Кроме того, что сейчас в твоей жизни есть дочь и внучка. И бизнес. Кем ты был раньше? Как ты сумел таким стать? Откуда этот жесткий взгляд, бешеный нрав и несмываемый за многие годы загар?

— Воробушек… — выдыхает Зевс, — зачем так смотришь? Глаза у тебя… Утонуть хочу…

— Тони, — разрешаю я. И подаюсь к нему, привстав на носочки. Сама. Первая.

Мне необходимо сейчас прикоснуться к нему. Снова.

И пусть опять не место и не время, да и вообще, это больше похоже на капитуляцию, просьбу, чем на… Ой, да пофиг, на что это похоже!

Время и место…

Пофиг!

Мне хочется! Невероятно хочется!

И, судя по тому, что Зевс с рычанием сжимает меня крепче и подтаскивает ближе к себе, ему тоже хочется не меньше, чем мне!

Жесткие губы накрывают мои, язык уверенно проникает в рот, и я задыхаюсь от такого знакомого, такого нужного мне, оказывается, вкуса! Я вспоминала о нем! Не думала, отчет себе не отдавала, но вспоминала!

И сейчас ловлю фейерверки флешбеков. Сладкие, такие сладкие!

Мне невозможно хорошо, в его руках, с его вкусом на губах, на этой проселочной грунтовке! В этом апреле, контрастном и бешеном.

Зевс целует так же, как, наверно, и все в этой жизни делает, с чувством, с толком, обстоятельно и до конца. Сходу давая понять, что поцелуй — это не финальный аккорд. И не обещание. А начало. Часть прелюдии.

Ну а основное действие — не за горами.

Понимаю я это, кстати, только оказавшись на заднем сиденье его монструозного крейсера, с раздвинутыми ногами и спущенными ниже бедер колготками.

Как это произошло, куда улетучились мгновения, пролетевшие от нашего бешеного поцелуя и до этого момента — не понять.

И не вспомнить.

Да и ладно!

— Воробушек… — от его голоса, взгляда — жарко, и я стягиваю с плеч пальто. Позволяю снять через голову тонкое трикотажное платье, податливо прогибаюсь, когда опытные ладони скользят по ногам, сдирая колготки окончательно. Вместе с ботинками.

Зевс, как истинный бог, самый главный в пантеоне, делает все быстро и умело. И своими прикосновениями зажигает меня еще сильнее.

Тянусь, чтоб снять с него хотя бы верх. Мне безумно хочется его потрогать. Ощутить, какая горячая у него кожа, какая волосатая грудь, как жестко перекатываются мышцы плеч. Тяжести его на себе хочется. И в себе тоже.

Прелюдии? Да не смешите меня!

Какие могут быть прелюдии, когда тут такое?

Похоже, что Зевсу тоже нужна тактильность, что скучал он по ней. Потому что, когда он властно опрокидывает меня на спину на сиденье, то тормозит на пару мгновений, ведет обеими ладонями по моему телу, последовательно: от груди, остро реагирующей на прикосновения, по животу, ниже — к ягодицам и бедрам.

— Не верится, блядь… — шепчет он, — не верится… Куда ты пряталась от меня столько времени, Воробушек?

— Я не пряталась, — говорю я, хотя это слово и заставляет боязливо вздрогнуть, — я просто работала… Ты сам…

— Я — дурак, — кивает Зевс, расстегивая ремень и ширинку.

Наблюдаю за его действиями неотрывно.

И не могу удержать чуть напряженного вздоха, когда он стягивает с себя вниз одежду. Он… Боже… Я и забыла, что он такой… Большой. Очень большой…

Мой испуганный взгляд служит катализатором.

Зевс проводит пальцами по всей длине, не отводя взгляда от моего лица, а затем повторяет задумчиво:

— Я — дурак. — Добавляет через паузу, — исправлюсь.

И резко дергает меня за ноги к себе.

Прогибаюсь в пояснице, ощущая первое болезненное проникновение. Вскрикиваю, на инстинктах пытаясь оттолкнуть, но Зевс ловит мои слабые руки, целует пальцы… А после наваливается на меня всем телом, сразу же становясь единственным, что я вижу и могу ощущать в этом мире.

Всем моим миром становясь.

— Потерпи, Воробушек, — шепчет он мне в губы, выходя и снова погружаясь, медленно теперь, так медленно и сладко, что меня начинает дрожь колотить, да такая, которую и не остановишь. Горячая! От кончиков пальцев на ногах, до корней волос. Как он это делает со мной?

Почему я раньше никогда… Ни с кем… Такого… Не испытывала?

Зевс двигается длинно, с оттяжкой, фиксируя меня одной ладонью у головы, на макушке, чтоб не сползала к двери ближе, а второй притягивая за бедро к себе, для максимально близкого соединения. И я плыву, словно в шторм на корабле. И нет никакой опоры, ни одного спасательного круга.

Упираю босую ступню к потолок машины, стремясь хоть немного обрести равновесия, но все бесполезно!

Мой сумасшедший греческий бог явно решает для разнообразия побыть не Зевсом, а Посейдоном. И сладко качает меня на волнах, то ускоряясь, то становясь медленней и плавней.

Сводя меня с ума этими сменами ритма, сладко, долго выцеловывая горячее “Воробушек” в губы, в шею. Прикусывая подбородок, мочку уха, оставляя засосы на шее…

Он не стесняется меня метить везде собой. И я лишь подаюсь вперед, позволяя ему это.

Хочу как можно больше его следов на себе! Хочу! Это так порочно и правильно!

Меня уносит на волнах сладкого возбуждения, кайфа, ноги слабеют, глаза закатываются…

А Зевс приподнимается на локте, неожиданно жестко смотрит в мое лицо… И кладет широченную ладонь мне на горло. Чуть-чуть пережимает, не прекращая двигаться, даже наращивая темп так, что машину, наверняка, качает!

Я распахиваю глаза, смотрю в его темное властное лицо, раскрываю рот в изумлении. Такого тотального контроля я никогда не ощущала!

Он даже доступ воздуха контролирует сейчас!

Это же… Это неправильно… Страшно… Опасно…

Но мое взбесившееся тело, похоже, вообще по-другому считает.

Потому что меня внезапно выгибает в пояснице и пронизывает таким разрядом кайфа, что даже сознание на мгновение теряю, кажется!

Слышу лишь, как Зевс рычит, терзая меня совсем уже по-звериному жадно и бесцеремонно, как целует, не сдерживаясь больше, оставляя укусы на шее. И меня снова и снова сотрясают волны бесконечного, чуть болезненного, но такого яркого наслаждения. Долго, как это долго…

Голова летит, кружится, глаза закрываются…

А Зевс тянет меня на себя, садится, устраивая меня сверху, и с удовольствием вылизывает мою пострадавшую шею. Дышит, сопит, успокаивая звериный рык в горле. Он мокрый, горячий, словно печка, и огромный. И мне так хорошо сейчас.

Здесь.

В этой здоровенной машине.

На проселочной грунтовке.

В сумасшедшем апреле.

29. О чем говорят во время секса

Стекла в машине запотели, и создается ощущение невероятной камерности мира. Словно там, за бортом, ничего нет. Как в том старинном ужастике, лишь серая мгла,