– А ты лишила меня этого! Ты отняла у меня пять лет жизни моей дочери! И всё только потому, что тебя кто-то что-то сказал?! Я тебя не понимаю! Не ожидал!

Я стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки. Передо мной была не мать, а чужой, страшный человек, который одним своим решением искалечил несколько судеб. И в её испуганных, бегающих глазах я не видел ни капли раскаяния. Только страх разоблачения и упрямое желание стоять на своём.

Я развернулся и пошёл прочь. Каждый шаг отдавался в висках гулким эхом. Я не видел ничего вокруг, только размытые контуры машины, где ждала Алёнка.

– Сынок! Постой! – её пронзительный голос, настиг меня. – Ну с чего ты взял, что она твоя?! Это опять тебе Вероника напела что-то! Мужик наверно бросил, а тут ты, вот она и наплела тебе!

Я резко развернулся. Бешенство, чёрное и густое, подступило к горлу. Я сам испугался его силы, но остановиться уже не мог.

– Ты бессовестная, – выдохнул я. – Ты ни черта не знаешь, а готова вылить тонну говна, лишь бы не признать свою вину? Ты сейчас пробила дно. Не смей больше никогда говорить такое про Веронику. Она намного лучше и чище, чем ты думаешь.

Я видел, как она попятилась от моего взгляда.

– А если сомневаешься, моя ли это дочь, то смотри!

Я широким шагом подошёл к машине, рывком открыл дверь со стороны Алёнки. Она смотрела на меня большими испуганными глазами.

– Всё хорошо, солнышко, всё хорошо, – пробормотал я, беря её на руки. Она инстинктивно обвила мою шею маленькими ручками, прижалась ко мне всем телом, пряча лицо у меня на плече.

Я повернулся к матери, держа на руках нашу с Вероникой дочь.

– Смотри, мама. Ну? И ты хочешь сказать, что она не моя?

Мать стояла, открыв рот. Её взгляд метался от моего лица к лицу Алёнки, впитывая то самое сходство, которое я уже видел. На лице появилась искренняя растерянность.

– Тёма, я не… – прошептала она.

– Не знала? – безжалостно перебил я. – Ты не знала, но продолжала утверждать. Из-за тебя я бросил Нику. Не увидел, как родилась моя дочь. Да я пять лет жил с чувством, что меня предали! Зато теперь ужасной родни нет, которая бы порочила твою безупречную репутацию!

Она бессильно взмахнула рукой, стараясь сохранить остатки достоинства. – Прекрати, Артём, ребёнка пугаешь.

Я замолчал, понимая, что Алёне не надо это всё слушать.

Мать перевела взгляд на Алёнку, пытаясь натянуть на лицо подобие ласковой улыбки. – Солнышко, как тебя зовут?

– Не надо, мама, – глухо сказал я.

Но Алёнка, доверчивая и не понимающая подтекста, тихо ответила:

– Меня зовут Алёна Назарова.

– Алёнушка, какое красивое имя, – голос матери стал ласковым. – Пойдёшь ко мне чай пить? С вареньем.

Алёнка испуганно покачала головой и крепче прижалась ко мне. Может, и правда, мама внезапно всё осознала, вот только я не научился так быстро переобуваться.

– Не думаю, что она вообще когда-нибудь захочет к тебе пойти, – сказал я с ледяной уверенностью. – Так же, как и Вероника. И да, мам, хочешь ты этого или нет, но я женюсь на Веронике. И Алёнку усыновлю. Стану ей настоящим папой официально.

Я видел, как с её лица окончательно слетела всякая маска, осталась лишь бледная, стареющая женщина, расстроенная, раздавленная от осознания своего поступка. Очень хотелось верить, что она всё-таки осознала, а не играла на публику.

– А на свадьбу не приходи, – закончил я, поворачиваясь к машине. – Не хочу тебя там видеть.

Я усадил Алёнку на место, пристегнул ремень, поймал её испуганный взгляд и провёл рукой по её волосам. – Всё хорошо, Алён. Не переживай, тебя никто не тронет и не обидит пока с тобой я.

Захлопнув дверь, я обошёл машину, не глядя на одинокую фигуру рядом с машиной. Я сел за руль, завёл двигатель и тронулся с места. В зеркале заднего вида она ещё стояла, маленькая и беспомощная, но у меня сейчас не было для неё ни капли жалости. Только тихая, холодная пустота. Может, когда-нибудь спустя месяцы я смогу её простить, но не сейчас.

Глава 19

Мы ехали в молчании. Я всё ещё чувствовал во рту горький привкус ярости и предательства. Сжав руль, я смотрел на дорогу, но видел лишь бледное, испуганное лицо матери. И маленькую фигурку Алёнки, прижавшуюся ко мне, как к единственной защите.

– Папа? – тихий голосок вывел меня из оцепенения. – Мы поссорились с бабушкой?

Я глубоко вздохнул. – Взрослые иногда ссорятся, солнышко. Но это не твоя вина. Всё хорошо.

Она помолчала, а потом спросила с надеждой: – А мы сейчас поедем домой?

Её слова стали тем якорем, который вернул меня к реальности. К тому, что действительно важно. Дом. Наш дом. Который нужно сделать по-настоящему её домом.

– Домой, – твёрдо сказал я. – Но сначала заедем в магазин. Нужно купить обои для твоей комнаты. Ты же хотела звёздочки?

Её лицо просияло, и весь мой внутренний холод начал таять от этого света. Да, чёрт возьми, всё правильно. Вероника вернётся в дом, где всё будет готово для неё и для нашей дочери. Где не будет вранья. Где стены будут того цвета, который выберет она.

В строительном гипермаркете мы с Алёнкой затерялись среди бесконечных стеллажей с рулонами. Я чувствовал себя немного потерянным в этом море узоров и оттенков.

– Ну что, командир, – сказал я, останавливаясь перед отделом с детскими обоями. – Давай выбирать твоё будущее королевство.

Я показал на рулон с нежно-розовым фоном и милыми белыми зайчиками. – Смотри, какие симпатичные. И сердечки есть.

Алёнка внимательно посмотрела и… сморщила носик. – Фу, – сказала она с неподражаемой детской искренностью. – Пап, ну это для маленьких. И не все девочки розовый любят, ты знал?

Я не смог сдержать улыбку. В её тоне была такая взрослая, глубокомысленная снисходительность. – Не знал, – честно признался я. – Тогда какой?

Она серьёзно окинула взглядом стеллажи, её взгляд скользнул по обоям с принцессами, с цветочками, с радугами. И остановился на совершенно неожиданном варианте.

– Вот эти! – она уверенно ткнула пальчиком в рулон.

Это были светлые, серо-голубые обои, по которым летели гроздья ярко-жёлтых воздушных шаров. Никаких розовых зайчиков. Никаких сердечек. Было в этой картине что-то свободное и светлое.

– Жёлтый – это как солнышко, – объяснила она мне, видя моё замешательство. – А голубой – как небо. Я хочу просыпаться и видеть, как шарики летят в небе.

В этот момент я понял окончательно. Мне было плевать на любой тест ДНК. Эта девочка с её собственным, уникальным взглядом на мир, с её смелостью отказываться от банального «для девочек» – она была моей. Моей кровью, моим продолжением. Я видел в ней ту же самую упрямую независимость, что была и во мне.

– Знаешь, Алён, это прекрасный выбор, – сказал я, беря в руки тяжёлый рулон. – Совсем не как у всех. Очень по-взрослому.

Она взглянула на меня, и её лицо озарила такая яркая, восторженная улыбка, что всё внутри у меня перевернулось.

– Правда?! – она захлопала в ладоши и запрыгала на месте. – Ура-а-а! У меня будут шарики!

Я смотрел на неё, на маленькую девочку, которая искренне радовалась простым обоям, и чувствовал, как какая-то стальная уверенность наполняет меня. Всё, что я делаю – правильно. Бороться за Веронику. Защищать эту девочку. Даже если весь мир будет против.

Мы купили не только обои, но и плинтус, и краску для стола, чтобы перекрасить его в жёлтый цвет. Алёнка с важностью несла маленькую баночку с жёлтой краской, которую ей подал продавец.

В машине она не умолкала ни на секунду, рисуя в воображении, как будет выглядеть её комната. А я слушал и кивал, и впервые за этот день по-настоящему улыбался.

Мы уже подъезжали к дому, когда зазвонил телефон. На дисплее высветилось «Архип». Вздохнув, я нажал на громкую связь.

– Ну что, Волков? Как дела? На свободе ещё? – раздался его хриплый, немного ироничный голос.

– Пока да, – усмехнулся я. – Живой, здоровый. Вот с дочкой домой едем, ремонт делать будем.