Я замер, сжимая в руках рулон обоев. Так вот, оно что. Мария Фёдоровна. Мать Вероники настолько. Она не просто ненавидела меня. Она сознательно топила репутацию собственной дочери, лишь бы оправдать свои действия в глазах окружающих. Чтобы все думали, что она «спасает» внучку от недостойной матери.

Вспомнились все слова Алёны про строгую бабушку.

– Понятно, – сквозь зубы произнёс я. – Спасибо, Архип.

– Не за что, – буркнул напарник. – Только ты не делай из этого далекоидущих выводов. С бабами не воюют. Они сами что-то выдумывают, потом ругаются, а потом начинают обвинять остальных.

Я ничего не ответил. Но в голове уже складывался новый план. С Марией Фёдоровной нам предстоял ещё один, очень серьёзный разговор.

Глава 21

На следующий день я отвёз Алёнку к Архипу. Напарник, хоть и ворчал, что я превращаю его в бесплатную няню, встретил дочку приветливо и сразу увлёк её показом своего старого коллекционного конструктора.

Сам же я сел в машину и направился к церкви. По дороге пытался собраться с мыслями, подобрать слова. Но чем ближе я подъезжал, тем больше кипела внутри ярость. Эта женщина не просто обижала Алёну и Веронику. Она пыталась уничтожить репутацию собственной дочери. И это меня дико бесило.

Марию Фёдоровну я нашёл во дворе церковного дома. Она развешивала на верёвке постиранное бельё, и при моём появлении её лицо исказилось гримасой брезгливости и неприязни.

– Вам чего тут надо? – бросила она, даже не поздоровавшись.

– Поговорить, – ответил я, останавливаясь в паре шагов от неё. – Вы, я слышу, тут всем рассказываете, какая Вероника непутёвая, и с кем попало спала, и ребёнка нагуляла.

Она побледнела, но тут же надменно подняла подбородок. – Побойся Бога! Какие сплетни? Зачем мне это надо? Я свою дочь люблю! А вот ты – непонятно откуда взялся, и я не хочу тебя видеть ни рядом с Вероникой, ни рядом с Алёной!

Её голос звенел от ненависти. Но я был спокоен. Ледяное спокойствие.

– А мне абсолютно плевать, чего вы хотите, – тихо и отчётливо сказал я. – Алёнка – моя дочь. И Вероника станет моей женой. Ваше мнение меня не интересует.

– Да кто тебе дал такое право?! – она всплеснула руками, забывшись и повышая голос. – Кто ты такой, чтобы мне указывать?!

К нам уже начали присматриваться несколько прихожанок, мирно беседовавших неподалёку. Одна из женщин, пожилая, с добрым и умным лицом, подошла ближе.

– Маша, ты меня извини, что встреваю, – мягко начала она, – но сейчас именно ты ведёшь себя не так, как учит нас Библия. Твоя дочь – взрослая уже. Она сама должна принять решение, с кем ей быть. Отпусти их с Богом и просто помолись. Своим поведением ты показываешь своё недоверие Богу. Ты же знаешь, что Он всё устроит как можно лучше.

Мария Фёдоровна замерла с открытым ртом. Я видел, как в её глазах боролись ярость, унижение и страх. Страх потерять лицо перед этими женщинами, перед своим новым «приходом». Она не могла устроить сцену здесь, на церковном дворе. Это разрушило бы тот образ набожной, смиренной женщины, который она, видимо, старалась здесь построить.

Она тяжело дышала, её взгляд метался от меня к прихожанке и обратно. Прошло несколько томительных секунд. Наконец, она опустила глаза, сжала губы и прошипела так, чтобы слышал только я:

– Делайте что хотите.

Развернулась и, откинув плечи, с показным достоинством направилась в дом. Но в её спине я читал поражение. Временное, я был в этом уверен. Но тем не менее.

Я кивнул женщине, которая заступилась. – Спасибо вам.

– Иди с Богом, – ласково ответила она. – И не держи на неё зла. У каждого своя боль.

Я вышел за ворота. В груди было странное чувство – смесь удовлетворения от одержанной маленькой победы и горечи от всего этого безумия.

Я сел в машину, и тут же в кармане завибрировал телефон. Достал его, на экране было СМС из клиники: «Уважаемый Артём Волков, результаты вашего теста ДНК готовы. Вы можете забрать их в лаборатории в удобное для вас время».

Всё. Время пришло. Все эти дни я убеждал себя, что мне плевать на этот тест. Что я и так знаю правду. Но сейчас сердце заколотилось с такой силой, что стало трудно дышать.

Дорога до клиники промелькнула как в тумане. Я не видел ни светофоров, ни машин. Перед глазами стояло лишь лицо Алёнки. Её улыбка. Её серьёзные глаза. И голос, говорящий «папа».

В клинике я подошёл к стойке, назвал свою фамилию. Медсестра без лишних слов протянула мне тонкий коричневый конверт.

Я вышел на улицу, прислонился к двери своего внедорожника. Пальцы дрожали, когда я вскрывал конверт. Внутри лежал один-единственный листок. Я развернул его.

Взгляд сразу упал на жирную надпись внизу страницы:

«Вероятность отцовства: 99,999999%»

Я прочёл эти цифры раз, потом ещё раз. В ушах зазвенело. Всё остальное в заключении расплывалось, не имело значения. Только эти цифры. Эта официальная, научная, неопровержимая правда.

Я сжал голову руками и... рассмеялся. Тихим, счастливым, немного истеричным смехом.

Я мужчина, солдат, пожарный, который не плакал даже при ранении, когда мою ногу разворотило так, что я боялся ампутации, сейчас чувствовал, что готов разрыдаться как маленькая девочка. В коленях появилась неимоверная слабость, и я поспешил сесть в машину.

Теперь никто и никогда не сможет оспорить моё право называть Алёнку своей дочерью. Ни Мария Фёдоровна, ни какие-то пьяные заказчики, ни даже моя собственная мать.

«Папа».

Это слово теперь было не просто разгулявшейся фантазией испуганной девочки из больницы. Оно было закреплено на бумаге. Оно было настоящим.

Я поднял конверт, аккуратно сложил листок и сунул его во внутренний карман куртки, прямо у сердца. Потом завёл машину.

Теперь я вёл машину совершенно спокойно. Внутри была абсолютная, кристальная ясность. Я знал, кто я. Я знал, что защищать. Я знал, куда еду.

Я ехал за своей дочерью. А потом мы поедем к её матери. И на этот раз у меня было всё, чтобы опровергнуть её любые возражения. Не кулаками. А этой простой бумагой, которая значила для меня сейчас больше, чем все сокровища мира.

Глава 22

Последние дни в больнице тянулись мучительно долго. С каждым днём я чувствовала себя всё лучше, но тревога за Алёнку не отпускала ни на секунду. Мысли метались между благодарностью Артёму и страхом, что Мама что-нибудь натворит. Я просила её принести мне хоть какие-то вещи – всё моё скромное имущество сгорело. В день выписки на стуле в палате я обнаружила пакет. Заглянув внутрь, я ахнула: там лежала мягкая голубая шерстяная кофта оверсайз, элегантная юбка в складку, бежевое пальто и белые кеды. Качество и цена чувствовались сразу. Мама никогда бы не купила такое – она считала это непозволительной роскошью.

– Наверное, перепутали, – подумала я и пошла к посту медсестёр.

– Вероника Назарова? Это вам, – медсестра посмотрела в журнал. – Передали специально для вас. Палата указана верно».

Пришлось одеться. Ткань была невероятно приятной на ощупь, кофта обволакивала меня уютом. С новым, странным чувством – смесью неловкости и смутной надежды – я получила бумаги и вышла в холл. Я не ждала никого. Решила дойти до остановки и дозвониться до подруги.

Первый же глоток холодного свежего воздуха после больничной спёртости опьянил. Я зажмурилась на секунду и тут услышала знакомый звонкий голос:

– Мама!

От парковки, размахивая ручками, бежала маленькая фигурка в ярко-жёлтой куртке. Моя Алёнка. А следом за ней, широко и уверенно шагая, шёл Артём.

Я присела на корточки, раскрыв объятия, и она врезалась в меня с такой силой, что мы едва не потеряли равновесие.

– Мамочка, я так по тебе скучала! – её голос дрожал.

– Я тоже, солнышко, я тоже безумно скучала, – прошептала я, зарываясь лицом в её волосы и поднимаясь вместе с ней на ноги.

Она не отпускала меня, обвив руками шею, и я понесла её на руках навстречу Артёму. Нам нужно было поговорить. Поблагодарить его. Убедиться, что всё в порядке.