— И чем же ты тут занималась? — кивнул он на воду, поскольку его руки, как и мои, были заняты попытками удержаться на волнах. — Непохоже, что плавала.

— Тренировала дыхание! — Почему это со мной происходит? — Слов никаких нет…

Слов и впрямь не было. Я много раз прокручивала в голове момент нашей встречи, но такой сценарий мне в голову не приходил.

Все чувства к Хадсону, крепко запертые в стальной коробочке моего сердца, вырвались и затопили меня изумлением, тоской и безудержным гневом. Гнев придал мне решимости, и я поплыла мимо Хадсона к лестнице, установленной на третьей опоре пирса.

Я так давно не чувствовала ничего, кроме пустоты, что восприняла этот гнев как подарок.

— Погоди, это была тренировка?

Он поплыл за мной, а я тем временем нащупала знакомую деревяшку и полезла наверх.

— Ключевое слово «была», — бросила я через плечо, не останавливаясь.

Солнце почти не спасало от холодного ветра, обдувающего кожу, зубы стучали. Я выбралась на пирс и цапнула полотенце, которое засунула между досками, чтобы его не сдуло.

— Вода прогрелась всего до десяти градусов! — сказал он, тоже взбираясь по лестнице.

Под его весом деревянные перекладины скрипнули.

— А у меня всего три месяца на восстановление после травмы вместо нужных шести. — Я завернулась в полотенце и зажала его под мышками, прекрасно осознавая, что на мне совершенно не сексуальный слитный черный купальник, больше подходящий для заплыва, чем для случайной встречи с… ну, кем бы ни был для меня Хадсон. — Кто ты такой, чтобы читать мне лекции о температуре воды? Да и вообще читать лекции? Не говоря уже о том, что ты до чертиков меня напугал…

— Я решил, что ты тонешь, — объяснил Хадсон, и его голова показалась над краем пирса.

— Я так и поняла. — Я плотнее завернулась в полотенце. Прощай, та мечта о мести, в которой я была одета в… Боже мой!

Хадсон выбрался на пирс. Он стал настоящим гигантом. Когда мы познакомились, ростом он был чуть больше метра восьмидесяти. С тех пор он прибавил сантиметров десять и добрых двадцать кило чистых мышц, рельеф которых просматривался даже под белой футболкой с эмблемой «Брюинз».

— Я пытался тебя спасти, Алли! — У него хватило наглости выглядеть уязвленным, словно это я его чем-то обидела. — Думал, тебе нужна помощь.

Спасти меня? Спустя столько лет? Гнев вспыхнул с такой силой, что я даже немного согрелась.

— Что ж, с этим ты слегка опоздал. И не смей называть меня Алли. Для тебя я теперь Алессандра.

Черт, прозвучало куда агрессивнее, чем я рассчитывала.

Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза, будто ему было больно, и снова открыл. От его взгляда я на миг оцепенела.

— Долго же ты придумывала ответ.

Мы помолчали. Я прикидывала, какой еще оборот может принять наш разговор. Я устала до смерти — не было сил спорить с Хадсоном, да и вообще спорить.

— Ей лет десять, — наконец признала я.

— Примерно так, плюс-минус пара месяцев.

При виде его понуро опущенных плеч мне стало стыдно.

Ну, почти стыдно. Потом я вспомнила больницу, реабилитационный центр и похороны, и гнев пересилил.

— Как ты вообще здесь оказался?

Я переступила с ноги на ногу, чтобы снять нагрузку с ноющей лодыжки. Операцию на ахилловом сухожилии провел лучший хирург-ортопед страны, но заживление все равно шло медленно, а прогнозы были довольно мрачными. Мне и так повезло, что я уже ходила самостоятельно, однако я ни за что не призналась бы в этом вслух, особенно Хадсону.

— Я здесь живу, — ответил он и провел рукой по мокрым волосам, стряхивая капли, а затем глянул через край пирса на воду. — Опять кепку утопил.

— Так и не избавился от привычки нырять в океан и спасать пловцов, которым ничего не угрожает?

Я провела рукой по низко собранному хвосту, выжала из волос холодную соленую воду.

— Во-первых, в первый раз, когда я прыгнул за тобой в воду, угроза была. — И он отвел глаза от океана, видимо распрощавшись с надеждой вернуть кепку, проглоченную бухтой.

— Это было одиннадцать лет назад… — возразила я.

— А во-вторых, да, такая у меня работа — нырять и спасать людей. Но мне казалось, я научился снимать любимую кепку, прежде чем прыгать в воду.

И Хадсон уронил руки.

— …и я прекрасно плаваю! — договорила я и опешила. Какая еще работа? Пока до меня доходил смысл его слов, между нами висела тишина. — То есть ты стал пловцом-спасателем? Исполнил свою мечту.

В глубине души шестнадцатилетняя я разразилась овациями, но на нее тут же шикнула стерва, в которую я превратилась.

— Да.

Хадсон улыбнулся. С него капала вода, наверное, надо бы предложить ему полотенце, раз уж он нырял за мной из благих побуждений.

— А ты — всемирно известная балерина, — сказал он, склонив голову набок и глядя мне в глаза. — Или лучше «звезда „Секондз“»?

Я фыркнула:

— Это все Ева. Я просто разрешила ей пользоваться моим именем и иногда снимаюсь в видео.

Мы с Хадсоном Эллисом говорим о «Секондз». Сюр какой-то.

— Так и думал. Тебя никогда не интересовало одобрение миллионов, ты хотела получить одобрение только одного человека.

Он отжал низ своей футболки.

Ушам своим не верю. Наверняка мой психотерапевт сейчас доволен, хоть и находится в Нью-Йорке.

— Миллиона и ста тысяч. А ты слишком плохо меня знаешь, и не тебе рассуждать, что мне нужно, — сказала я.

Плотнее запахнув полотенце, я прошла мимо Хадсона по старому пирсу, радуясь, что папа построил его четыре метра шириной и теперь нас разделяет почтительное расстояние.

— Ты не ответил на вопрос, Хадсон. Зачем ты пришел?

Чтобы попросить прощения. Объяснить, почему так и не позвонил. Вот что мне хотелось бы услышать.

Он пошел за мной по пирсу и через широкую платформу, которая служила фундаментом для лодочного сарая, пока его не снесло штормом.

— Я поклялся на мизинчиках.

— Что? — в изумлении оглянулась я.

— Надеялся, что моя племяшка ошиблась и тебя не окажется дома. А теперь, честно говоря, даже не знаю, что делать, — сказал Хадсон и взъерошил промокшие волосы.

— Что ж, прости, что доставила тебе столько неудобств.

Сила моего сарказма могла бы противостоять самой высокой волне. Я зашагала вверх по деревянной лестнице к дому, Хадсон отставал всего на пару шагов. На полпути тупая боль в лодыжке сменилась острой, и я захромала. Впрочем, совсем чуть-чуть.

— Мы бы не стали тебя беспокоить, если бы… — Он осекся на полуслове. — Ты как? Джунипер, моя племянница, говорит, что ты проходишь реабилитацию.

В его голосе правда была тревога, или мне