– Да, я не сдала пропуск, подай на меня в суд за это, – бесится она. – А теперь оставь меня одну, пожалуйста. Впрочем, если ты принес мне новый контракт, положи его на стол и уже потом проваливай.

Я почти не слышу того, что она говорит. Замечаю только слезящиеся, опухшие глаза. Из-за того, сколько боли причиняет ей эта женщина, внутри все сжимается.

Луна лихорадочно приподнимает разбросанные по столу бумаги в поисках чего-то. Осторожно подхожу к ней, пока между нами не остается какой-то жалкий метр.

– Она ушла.

Ее плечи напрягаются. Она застывает на середине движения и медленно поднимает голову.

– О ком ты?

– О твоей матери. Она больше не вернется. Я запретил ей доступ.

Она на несколько секунд закрывает глаза.

– Зачем ты это сделал?

Она не кричит. Говорит пугающе спокойно, но, судя по учащенному дыханию, орать ей хочется. Не на меня. А на мать, неспособную увидеть, насколько ее дочь достойна того, чтобы узнать ее получше. Достойна того, чтобы ее любили.

– Что она опять сделала?

– Не хочу об этом говорить.

Я делаю шаг к ней. Она делает шаг от меня.

– Лу…

От моего умоляющего тона ее губы дрожат еще сильнее, и я понимаю, что она вот-вот расплачется.

– Лу, – повторяю я. – Иди ко мне.

Она качает головой и поднимает руку, чтобы удержать меня на расстоянии.

– Если ты ко мне прикоснешься, я сорвусь, а она не заслуживает моих слез.

Но не успевает она договорить, как ее голос ломается, а большие серые глаза все же упускают одну слезинку. Невозможно стоять в стороне и смотреть, как знакомая мне не понаслышке боль убивает ее. Воспоминания о том, как она жалась ко мне каждый раз, когда ее мать не оправдывала возложенных на нее ожиданий, толкают меня сократить разделяющее нас расстояние. И я вжимаюсь в нее. Обнимаю как можно крепче. Несколько секунд Луна слабо трепыхается, пытаясь высвободиться из хватки, но я не пускаю. Я ее не брошу. Не в таком состоянии.

– Что она опять сделала, радость моя?

Она перестает бороться.

Перестает вырываться.

Обвивает руками мою талию и дает волю слезам. Поставив подбородок ей на макушку, прижимаю ее сотрясающееся от рыданий тельце к груди. Она цепляется за мой пиджак, и, заливая слезами футболку, шепчет:

– Проблема была во мне.

Сердце разрывается от того, как она повторяет эти слова. Снова и снова. Отступаю на шаг, чтобы заглянуть ей в глаза, и читаю в них боль девочки, что когда-то завладела моим сердцем.

– Расскажи мне, Лу, – прошу я, остро чувствуя, что тоже не железный.

Проследив, как слезы скользят у нее по щекам, обхватываю ладонями ее лицо и целую веки. Она легонько вздрагивает и, грустно улыбаясь, замогильным голосом говорит:

– Моя мать забеременела и ставит карьеру на паузу, чтобы заняться ребенком.

* * *

Лиам, 17 лет – Луна, 15 лет

– Луна, открывай! – реву я.

Так сильно бью кулаком по двери, что становится больно.

– Коллинз! Открывай.

Не знаю, слышит ли она меня за музыкой, и это сводит с ума. Десять минут назад Трэвис разбудил меня посреди ночи, чтобы сказать, что я нужен Луне. Что было начисто лишено смысла, потому что в это время она должна была лететь в Нью-Йорк. Но вместо этого она почему-то оказывается на вечеринке у Дэниела Джонса. Злобно рычу, пиная дверь.

– Вот дерьмо.

Сердце едва не разбивается, когда дверь наконец открывается. Лицо Луны покраснело от слез, а в руке у нее полупустая бутылка водки. Лучшая подруга смотрит сквозь меня и подносит бутылку к губам, чтобы сделать еще глоток. Спирт обжигает ее гортань, и она морщится.

– Я просила его тебе не звонить, – с горечью выдавливает она.

С трудом протискиваюсь в комнату, где мое внимание привлекает лежащая на полу разбитая лампа.

– Это ты сделала?

Говорю это максимально нейтральным тоном, чтобы повисшее в воздухе напряжение не обернулось взрывом. Но Луна не обращает на меня внимания, бормоча что-то сквозь зубы.

– Как же ты меня бесишь, – рычит она в телефон.

Мягко обхватываю ладонями ее лицо, чтобы привести в чувство, но она, дернув головой, вырывается и снова пытается кого-то набрать.

– Ответь, ну пожалуйста, – всхлипывает она.

– Луна, посмотри на меня.

Ее брови сходятся к переносице, образуя складку. Она хлопает глазами, будто только сейчас заметив мое присутствие.

– Что ты здесь делаешь, Лиам? – спрашивает она с горьким смешком. – Пришел посмотреть на бедную маленькую девочку, которую в очередной раз бросила собственная мать?

Она выплевывает это слово с отвращением, и я чувствую, как у меня к глазам тоже подступают слезы. Эта ведьма в очередной раз отменила планы провести выходные с дочерью. Она мне все уши прожужжала предстоящей поездкой в Нью-Йорк. Я слушал, разделял ее нетерпение, жадно ловил слова, чтобы не говорить того, что в глубине души уже знал. Как бы я был рад ошибиться.

Я бы все отдал за то, чтобы ошибиться.

Луна пытается сделать еще глоток, и я раздраженно выхватываю бутылку у нее из рук.

– Отдай! Если бы я хотела тебя видеть, я бы сама тебе позвонила, так что оставь меня в покое.

– Лу, почему ты не сказала мне правду, когда мы говорили по телефону?

От ее взгляда кровь стынет в жилах.

Безрадостный смех ножом вонзается в грудь.

– Чтобы ты смотрел на меня с жалостью? Нет уж, спасибо, дружище. – Она по-приятельски хлопает меня по спине.

– Ты же знаешь, что можешь рассказать мне что угодно? Я бы пришел за тобой, мы бы провели вечер с Кэм и Трэвисом, не знаю, уж нашли бы, чем заняться. Не напивались бы до алкогольного отравления. Твоя мать не заслуживает того, чтобы ты из-за нее доводила себя до такого состояния.

– Не называй ее так, – требует она. – И потом, у мня все-о-о хршо, видишь? – Она демонстративно кружится и снова начинает расхаживать из угла в угол, в очередной раз пытаясь дозвониться.

– Почему она не отвечает? – кричит Луна со слезами на щеках.

– Кому ты звонишь, Лу?

– Эмме!

Она садится на край кровати и прячет лицо в ладонях. Подтянув колени к груди, начинает