– Моего отца всегда интересовало только одно: что получит он сам и что достанется другому, – напомнила я Бастьяну, кем был Макс.

– Вот именно. Что же получу я? Если я разоблачу жуликов, как ты их называешь, об этой сенсации забудут через неделю. Даже если назовут всех поименно. Шишки принесут извинения, изобразят раскаяние, уйдут с постов, а через сорок восемь часов подпишут контракты на книги и фильмы. Ну а мы, как всегда, во всем обвиним русских. – Он уверенно на меня посмотрел и с гордостью добавил: – Миром правят жадность и страх. Я давно это понял.

– Если ты не хочешь продолжать предвыборную кампанию, что будешь делать? Или ты решил уйти из политики?

– Я хочу жить по-другому. Сейчас я не способен стать лучше.

Странное заявление. Я впервые задумалась, хорошо ли я знаю Бастьяна.

– А ты что собиралась делать, отдав мне дневник?

– Исчезнуть. О Чарли я позаботилась: на его имя оформлена недвижимость, в том числе эта квартира и квартира в Лондоне. Его делами займется юрист из Холборна. Мне нужно уехать туда, где люди вежливы и не говорят глупостей. Хочу жить в идеальном месте, где каждый день предсказуем. – Я вертела в пальцах кулон-компас. – У меня есть настоящий паспорт. Я ни разу его не использовала, поэтому он не вызовет подозрений.

Я все продумала. И то, с какой легкостью я делилась своими планами, удивляло меня саму.

– А как же Саличе?

– Саличе будет всегда.

– И куда же ты отправишься? – спросил он с вызовом.

Хороший вопрос. Впервые в жизни у меня была возможность уехать куда угодно, не оглядываясь… И тут меня осенило: где бы я ни оказалась, я никогда не перестану думать о Бастьяне.

Притяжение между нами было слишком сильным, чтобы я могла сопротивляться. Мы были как два воздушных гимнаста: один прыгает, другой ловит. Мы раскачивались навстречу друг другу, набирая скорость, в ожидании момента, когда можно будет отпустить перекладину и схватиться за руки. Но при этом оставались на своих качелях. И вот я отважилась на прыжок.

Я подошла к Бастьяну, заглянула ему в глаза и постаралась, чтобы мой голос звучал соблазнительно:

– Хочу оказаться на берегу океана, где пахнет апельсиновыми рощами.

Я всегда мечтала о доме с видом на лазурный океан и бесконечные ряды апельсиновых деревьев с темно-зеленой листвой и белыми цветами. На рассвете открываешь окно – и тебя окутывает аромат цитрусов, смешанный с дыханием соленого моря и пропитанный утренней свежестью.

Он обхватил меня за бедра и притянул к себе. Наши тела не просто соприкоснулись – они словно слились в единое целое, точно гаджет, требующий подзарядки, и беспроводной источник питания. Что-то внутри меня словно растаяло. Я провела пальцами по его лицу, осторожно касаясь скул и висков.

– Ты знаешь такое место? – спросила я будто между прочим.

Я хотела, чтобы мои слова его загипнотизировали. Прижалась к нему, чтобы оказаться как можно ближе. Руки скользнули вниз, по плечам, талии, нырнули под рубашку, игриво коснулись его поясницы, двигаясь, как длинные паучьи лапки.

– Я даже придумала имя для дома, – прошептала я. – Miramar[15].

Озвучив свое тайное желание, я словно призывала джинна исполнить его.

– Я хочу простых радостей. Приятных, но незначительных.

– Например? – тихо спросил он, касаясь губами мочки моего уха.

Я закрыла глаза, подбирая слова:

– Просыпаться на рассвете, когда солнце еще не взошло. Первая утренняя чашка кофе. Ливень под вечер…

Бастьян медленно приподнял мой топ, проверяя, стану ли я сопротивляться. Не стала. Подняла руки и позволила убрать еще один барьер между нами. Он бросил топ на столик и задержал взгляд на кружеве майки. Его пальцы играли с тонкими бретельками, мягко сдвигая их, чтобы те соскользнули с плеч.

Он обнял меня – именно так, как я мечтала. Так, как никто не обнимал с той июльской ночи накануне его отъезда. Это было объятие, способное уберечь даже от собственной тени.

Его следующая фраза вернула нас обоих к реальности:

– Поехали со мной в Чили.

Я открыла глаза, чтобы понять: он говорит всерьез или поддавшись страсти?

– Я не шучу. Я часто думал вернуться и хочу, чтобы ты поехала со мной. Там я был по-настоящему счастлив: чинил школы, ремонтировал мебель, мыл окна… Даже точил карандаши. – Он словно сдувал паутину с давней мечты, не выпуская меня из объятий. – Мне нравилось быть рядом с теми детьми. Они потеряли все, а я… Я чувствовал себя живым и нужным, когда помогал им. Гораздо более нужным, чем когда снимал документальные фильмы или давал интервью. Чтобы «привлечь внимание», так сказать. – Он изобразил пальцами кавычки и пощекотал меня за талию. – Никакого внимания мы не привлекли. Просто я получил пять минут славы. А слава – это машина, которая возносит тебя и перемалывает одновременно. Не для того, чтобы тебя поняли или оценили. Главное – чтобы тебя заметили.

Я спросила, почему же он не вернулся в Чили и не обосновался там.

– Я женился. Жене нравилось жить в Калифорнии, она не хотела уезжать. А для меня дом был повсюду и одновременно нигде. Мне нужно было все время двигаться. Всегда. Я был неугомонным. Или же у меня было слишком много свободы.

Он взял мой кулон, покрутил его, и стрелка компаса дрогнула.

– Я думал, смысл брака в том, чтобы перестать думать о любви. Но я все равно думал. Только о другой женщине. О тебе.

Взглядом я дала понять, что готова к следующему шагу, но наши внутренние ограничения уравновешивали силу взаимного притяжения.

– А что, если, разоблачая жуликов из твоего дневника, я разоблачу и себя? – неожиданно спросил он. – Ты ведь сама говорила: чтобы играть с волками, нужно научиться выть. Что, если я сам один из волков?

– Для меня это ничего не меняет. Я выросла с одним из них, – напомнила я, сказав чистую правду. – Что же ты предлагаешь? Встретиться на вершине Испанской лестницы и уйти от всего этого?

– Или на ее середине, – откликнулся он, будто ответ уже давно лежал наготове, как пирог в духовке. – А потом решим вместе: подниматься или спускаться.

Он провел большим пальцем по моему подбородку.

– Давным-давно – наверное, когда я увидел тебя впервые, – я понял, что для меня ты станешь грандиозной проблемой.

Его взгляд упал на часы. Что-то вспомнив, он произнес:

– Почти полночь. Дай мне двадцать четыре часа. Сможешь?

– Для чего, Бастьян?

Я поняла, что он собирается уходить. Он выглядел сосредоточенным и энергичным, словно решил действовать.

– Чтобы решить, что