– Предпочла? Ты не оставил мне выбора. Если он лучший, может, мне тогда с ним пойти? – дразнится она, прижимая наши переплетенные пальцы к животу.

– Я не ковбой, забыла? Иначе был бы куда лучше Рыжего. Лучше всех. Ты сама все видела на клеймении.

– Не-ет. Тогда я еще ничегошеньки не понимала. Как я могла судить, кто лучше?

Мы так близко, что я чувствую, как учащается пульс Сесиль, когда она поворачивается ко мне с игривой улыбкой, с той самой улыбкой, которая сводит меня с ума. Как же она прекрасна. Даже в половине шестого утра в первых лучах солнца, пробивающихся сквозь шторы. Это утро могло бы быть идеальным – никто нас не ждет, можно валяться сколько захочется. Но я так и не поцеловал ее, а друзья не проводят весь день в постели.

Она садится, свесив ноги. Пижамные шорты и майка прикрывают слишком мало, и ситуация с утренним стояком обостряется.

– Ладно, Нековбой. Пошли, пока я снова не уснула. – Сесиль зевает. – Очень удобная кровать. Как ты только встаешь по утрам.

– Обычно куда легче, чем сегодня. Почему-то, – говорю я и вылезаю вслед за ней.

Лошади сразу чувствуют настороженный, но дружелюбный настрой Сесиль и встречают ее приветливым обнюхиванием и тихим ржанием. Обычно первый вошедший в конюшню нарывается на бурю негодования, утихомирить которую можно лишь зерном.

– Готова, дорогая?

– Нет. Впрочем, я советовала тебе быть более безрассудным. Думаю, мне это тоже не повредит.

Сесиль устраивается в седле, и я пускаю ее лошадь за своей, постоянно проверяя, все ли хорошо. Извилистой тропой животные поднимаются к первой камере. Мы с Джексоном установили их четыре года назад, когда какое-то ворье за одно лето увело у нас двадцать голов. Кто знал, что камеры и от бывших мужей помогают. То есть, учитывая истории некоторых ковбоев, такое вполне можно было предположить. Тогда у меня была Саванна, и я думал, мы всегда будем вместе. Два года мы с ней ездили этой самой тропой каждый божий день, а буквально через пару недель после появления камер она уехала. Впервые за все эти годы меня накрывает дежавю. Я проезжал здесь тысячу раз, но почему-то именно теперь в голове всплывает образ Сэв, будто предупреждение.

Проверяю камеры, полный воспоминаний и опасений. У меня не осталось чувств к бывшей девушке, и все же ситуации очень похожи, невозможно не сравнивать. Разница лишь в том, что Сэв бежала от родителей, а не от мужа. Тем не менее обе горожанки использовали ранчо Уэллс как убежище, место, где можно переждать бурю.

– Господи, как вы, ребята, выдерживаете это весь день? – Сесиль потягивается, разминая затекшие ноги, когда мы останавливаемся пообедать. – Наверное, к концу дня я вообще не смогу двигаться. Если вечером явится Кей-Джей и нам надо будет бежать, просто оставь меня умирать.

– Ты всегда шутишь над опасными для жизни обстоятельствами?

– Я – идиотка, жившая с абьюзером, пока он не направил на меня пушку. Если не буду шутить, сойду с ума.

– Это он идиот, не ты. – Я достаю обед из седельной сумки и киваю на тенистое место под тополем: – Пошли.

Я много думал о ее муже, находя слабое утешение в том, что, если бы у него была хоть капля порядочности, Сесиль бы здесь не было. А все-таки в голове не укладывается, как можно ее унижать, оскорблять, запугивать. Жду не дождусь, когда этот ублюдок сунет сюда свой нос. Не терпится выплеснуть на него всю накопившуюся ярость.

– Господи, какой прекрасный вид! – восклицает Сесиль, подходя к краю обрыва.

Она права, вид великолепен. Мы остановились здесь не случайно – это одна из лучших смотровых площадок на ранчо, и я не сомневался, что ей понравится. В ясную погоду отсюда виден весь хребет Тимоти и крошечные, размером с мятную конфетку, зданьица Уэллс-Каньона у его подножия. Вокруг городка разбросаны зеленые кляксы деревьев, кривые полоски грунтовых дорог и невысокие холмы. Кукольные домики ранчо Уэллс с красными крышами окружены полями, простирающимися на десятки километров.

Мой вид еще прекраснее, хотя на долину я не смотрю вовсе. Развевающиеся на ветру золотистые волосы, рубашка, с каждым порывом открывающая полоску кожи на пояснице, на которой я, кажется, уже помешался. Обтягивающие бедра и круглую попку джинсы покрыты пылью и прямо-таки умоляют, чтобы их сняли. И хоть она стоит ко мне спиной, я знаю: ее глаза широко распахнуты, в уголках еле заметные морщинки, а лицо освещает улыбка.

– Кажется, я начинаю проникаться этой вашей ковбойской романтикой, – говорит Сесиль, садясь рядом со мной и разворачивая сэндвич. – Мне определенно нравятся пикники на вершине горы.

– Не хочется тебя расстраивать, но мы нечасто устраиваем пикники. – Я довольно посмеиваюсь.

– Ну и зря. Какой тогда смысл владеть всей этой красотой?

– Н-ну, смысл в том, чтобы кормить скот.

– Безответственное расточительство прекрасных видов. Готова поспорить, коровы их не ценят. Или, напротив, как раз ценят. Хотелось бы думать, что последние дни своей жизни они проводят, наслаждаясь изумительными картинами… – Она на секунду умолкает, а потом заливается смехом, звонкий отзвук которого катится по долине. – Вот это я включила горожанку, а?

– Не то слово, – хохочу я.

– И все-таки я обедала бы здесь каждый день, если бы могла. Отныне это мое любимое место на ранчо.

– Прямо как у моего дедушки. Не хочу портить настроение, но именно здесь мы развеяли его прах. – Произнеся фразу вслух, понимаю, что я даже не подумал об этом. Может, я зря привел сюда Сесиль?

– Ничего ты не испортил. Наоборот, сделал место особенным. Будто мы обедаем с ним.

– Если бы он был здесь, велел бы кончать бездельничать и ехать к коровам. «Чтобы править лошадью, достаточно одной руки. Ешь чертов бутерброд, не отрываясь от работы». – Пытаясь точнее передать сердитый грудной голос деда, я вспоминаю, как он кричал это молодому Денни, обожавшему пикники. – Он был сварливым стариком, с которым непросто ужиться. Но если нужно, мог отдать последнюю рубашку.

– А-а, прямо как ты. – Она толкает меня плечом.

– Ты не первая, кто так говорит. – Я отпиваю тепловатую воду из бутылки. – Прежде чем окончательно назовешь это место своим любимым, позволь показать тебе мое.

– Переплюнуть это будет непросто. Впрочем, давай поглядим.

Она вскакивает и отряхивает пыль с джинсов. Ладони, хлопающие по ягодицам, напоминают, как замечательно было прижиматься к этой попке утром. Так и тянет коснуться ее, и необходимость подсаживать Сесиль в седло моего положения не облегчает. Она ставит левую ногу в стремя и подпрыгивает, чтобы перекинуть правую. Я крепко держу ее бедро, давая опору. Она уже устраивается на спине лошади, но