– Я готова, – улыбается Сесиль, и хоть я понимаю, что она имеет в виду, кровь приливает к паху.

Полуденное солнце палит безжалостно, на тропе из глинистого сланца жар встает волнами. В нос бьет лошадиный пот, животные недовольно фыркают. На пути к озеру нет даже маленькой тени, однако Сесиль вроде бы вполне довольна. Я проклинаю жару и извиняюсь, что не учел, как далеко нам ехать; она улыбается и отвечает, что нигде в мире сегодня ей не было бы так хорошо, как здесь. Мы ныряем в небольшую долину. Воздух сразу становится прохладнее, лошади неторопливо идут к деревьям. Хотя я бывал здесь миллион раз, от пронзительной синевы озера захватывает дух.

– Похоже, ты выиграл. – Не отрывая глаз от чистейшей, сверкающей на солнце воды, Сесиль ловко спрыгивает с лошади, как бывалая наездница. – Если тут еще и купаться можно, я признаю твое место лучшим.

– Можно.

Я закатываю штанины, собираясь помочить ноги, и оборачиваюсь. Ее рубашка развевается на ветру над головой, бронзовая кожа и светлые волосы сияют на солнце.

– Уф, адское пекло. Знаю, ты не любишь плавать, но сегодня просто обязан окунуться вместе со мной.

Джинсы падают на землю, пряжка ремня брякает о камень. Тем не менее я не тороплюсь последовать ее примеру, и она замечает мои сомнения.

– Не будь ребенком. Я уже видела тебя в боксерах, а мое белье не откровеннее купальника.

Да пошло оно все, Сесиль права. Раздевшись до трусов, я внезапно ощущаю неловкость: в сравнении с ее зацелованным солнцем телом я бледный, как поганка. Надо было чаще выбираться на речку с парнями. Мы осторожно ступаем по горячему каменистому берегу, пока нас не накрывает холод ледниковой воды. Сесиль с шумом втягивает студеный воздух, звук отдается у меня в паху.

– Японский бог! Я помнил, что вода холодная, но не настолько же! – говорю я, стуча зубами. Должно быть, я весь синий, а член вообще втянулся внутрь тела.

– Когда ты в последний раз здесь купался?

– М-м… лет десять назад. Или больше? Озеро было любимым местом мамы. В детстве мы часто проводили здесь время.

– Думаю, мне бы понравилась твоя мама. Озеро просто восхитительное, и я тоже люблю «Счастливые дни».

Она заходит немного глубже, вода ей по грудь. Отражаясь от зеркальной поверхности, солнце освещает впадинку над ключицей. Маме она тоже понравилась бы.

– Ее все любили. Когда мы были маленькими, она организовала для нас, Рыжего и четырех его братьев «ковбойский клуб»: устраивала поиски сокровищ и выдумывала настолько дикие задания, что в наши дни кто-нибудь наверняка вызвал бы службу опеки. Например, однажды велела собрать яйца, только путь до курятника и обратно мы должны были проделать верхом на овце. Кажется, ни одно яйцо тогда не добралось до кухни целым. Сейчас я думаю, она старалась занять нас, чтобы мы не путались под ногами, но тогда все окрестные дети завидовали нашим приключениям.

– Потрясающая мама. Неудивительно, что сыновья выросли замечательными людьми.

– Лучшая. – Я сглатываю. Не собираюсь плакать в ледяном озере, в одних трусах рядом с прекрасной девушкой.

Она явно замечает слезы в моих глазах и тут же меняет тему разговора:

– Ты не говорил, что Рыжий вырос здесь. А куда делись его братья?

– Пусть сам расскажет. У их семьи были проблемы из-за отца, поэтому братья разъехались, вернулся только Рыжий. Этот парень как бродячий кот – погуляет и возвращается домой.

Сесиль запрокидывает голову, волосы рассыпаются по водной глади, грудь выходит на поверхность, приковывая мой взгляд.

– На ранчо Уэллс прямо-таки засилье бродячих котов! Наверное, потому что нас здесь подкармливают, ведь Берил постоянно печет что-нибудь вкусненькое.

– Да, придется повысить ей зарплату.

– Она определенно заслужила прибавку, но, по-моему, кексы – не единственное, ради чего здесь стоит задержаться.

Сесиль поднимает голову, и капля воды стекает с ее виска вниз по щеке, застывая на подбородке. Не успев как следует подумать, аккуратно ловлю ее пальцами. На губах Сесиль расплывается улыбка.

– Ничего не замечаешь?

Прищурившись, смотрю на нее, изо всех сил пытаясь понять, о чем она. По грудь в воде, Сесиль движется мне навстречу, подходит так близко, что мы почти касаемся друг друга. Она по-прежнему хитро улыбается, а я понятия не имею, что должен заметить. Вопрос женщины – «Ничего не замечаешь?» – всегда ловушка, так что я начинаю нервничать.

– Даю подсказку. – Она поднимает руку, вода капает с кончиков пальцев на лоб, стекает по щеке. Сесиль смотрит на меня не отрываясь. – Не сотрешь ее?

– Конечно, мисс. – Желудок сжимается, ожидая, что она отшатнется, но ничего не происходит. Она даже не вздрагивает.

Мир вокруг замирает, лишь сердце грохочет в груди. Я кладу руку на ее лицо, мягко приоткрываю рот, касаясь мизинцем шеи, чувствую, как наши сердечные ритмы выравниваются.

Я в ее власти. И совершенно счастлив.

18. Сесиль

Его глаза – темные пьянящие бездны; шероховатая ладонь неожиданно нежно касается моей щеки, медленно скользит вверх, к волосам. Внутри у меня все горит. Пальцы неторопливо расчесывают мокрые волосы и замирают на затылке. Дрожь бежит по спине.

– Пожалуйста, – шепчу я с мольбой. – Не отстраняйся.

– Дорогая, я ведь сказал…

– Покажи, каким нежным ты можешь быть. Покажи, что я могу тебе доверять. – Едва дыша, провожу ладонями по его груди, вверх, к широким плечам, и вниз, по мускулистым рукам. – Поцелуй меня.

Застыв в ожидании, точно кролик перед удавом, не могу отвести от него глаз. Он придвигается ко мне вплотную, дыхание обдает теплом. Хорошо, что нас держит вода, иначе я бы, наверное, обмякла и упала к его ногам.

Наши губы встречаются в таком легком прикосновении, что я сомневаюсь в его реальности. Оно только сильнее распаляет меня, разливаясь сладкой истомой в низу живота.

Наконец, Остин целует меня по-настоящему. Горячие губы неторопливо, словно изучая, касаются моих с неведомой мне прежде нежностью. Страстный поцелуй раскладывает меня на атомы, я тону в нем с тихим стоном. И будто возвращаюсь домой из долгого путешествия, лежу в гамаке с книжкой под ласковым летним солнышком… Поцелуй длится целую вечность, но все равно заканчивается слишком быстро.

Руки бегут по моей обнаженной спине, и я еле успеваю подавить невольный озноб. Я больше не хочу вздрагивать от его прикосновений. Хочу, чтобы мое тело знало – с ним я в полной безопасности. Хочу, чтобы он знал – ни одна клеточка во мне больше не сопротивляется. Хочу, чтобы меня любили. Ради этого я борюсь с собой, утопая в его теплых ладонях.

Губы как будто выжигают клеймо на коже. Остин собирает меня по кусочкам и возвращает к жизни. И я целую его крепче. Никогда еще не чувствовала себя такой живой.

Руки шарят по телу, пальцы жадно растопыриваются, стремясь охватить меня всю. Он на секунду замирает и смотрит пытливо. Губы,