– Его нигде не видно. Будто волной смыло… Ты о нем даже не упоминаешь… И мне интересно…

Он замолчал, прежде чем продолжить:

– Где он? Умер?

Я до сих пор помню его серьезный взгляд, скрытый за темными прядями волос, неуверенную интонацию и осторожную манеру подбирать слова. Точно вопрос был опасен сам по себе и даже утки могли нас подслушать. Я вновь не удержалась от смеха.

•

Не помню, сколько мне тогда было лет. Может, десять. Летние каникулы мы всегда проводили на острове в Адриатике, где у Макса был небольшой каменный домик. Позже отец приспособил его под сарай для рыболовных снастей и купил другой, побольше, выше на холме. Тоже каменный, с маленьким мостиком, соединявшим верхний этаж с сосновой рощей. Неровная мощеная тропинка, петляя, вела на юг, к чудесному галечному пляжу, но подниматься по ней на холм в изнуряющую жару было тяжким испытанием. Я старалась не ходить на вершину одна и всегда находила попутчиков. Местные рассказывали, что громкие разговоры отпугивают змей, поэтому молчать было нельзя. Мы часто играли в словесные игры. Например, нужно было назвать то, что любишь больше всего: бабушку, смотреть в окно поезда на полном ходу, критиковать какую-нибудь знаменитость, выкидывать все из ящика, пробовать новый вкус мороженого, жульничать и выигрывать…

Как обычно, в полдень мы втроем – я и две мои подруги – поднимались по тропинке, в сандалиях и легких платьях поверх мокрых купальников. Мы играли в свою любимую игру, а потом пускались подбирать себе другие имена.

– Мне не нравится мое имя. Никогда не нравилось, – начала я. – Оно такое обычное. Вот если бы меня звали Аляска… Или Андорра…

– Ты что, атлас по географии? Я бы выбрала Эмили, – заявила подруга номер один. – Так аристократично звучит.

– Забудь, это не считается, – подключилась подруга номер два. – Ты взяла это имя из какой-то песни, а мы договаривались придумывать редкие. Я хочу быть Розалиндой.

– Слишком длинное, – парировала подруга номер один. – Все равно сократят до Линды. О, слушайте, а моего мужа будут звать Джонни.

Подруга номер два ее перебила:

– Ты не можешь заранее знать имя своего мужа. Это не так работает – ты же не будешь выбирать жениха по имени. Ты, что ли, совсем тупая?

У подруги номер один уже все было продумано.

– Конечно нет. Но я сразу пойму, что это он. По имени, – гордо ответила она.

Подруга номер два закатила глаза:

– В таком случае моего мужа будут звать Том.

– Ну уж нет! – вспыхнула подруга номер один. – Ты же знаешь, что он нравится мне. И вообще, ты для него слишком высокая.

Как мы умудрились перейти от обсуждения имен к внешности будущих мужей, ума не приложу. Я все еще размышляла, подходит ли мне имя Аляска, как вдруг подруга номер два спросила:

– А твоего мужа как будут звать?

Я никогда не помышляла о замужестве. Тем летом все мои мысли о мальчиках сводились к одному австрийцу. Я втайне мечтала, чтобы он научил меня виндсерфингу, но не представляла, как заговорить с ним об этом. Уже собираясь сказать, что не знаю, я вдруг заявила:

– Чарли. Его будут звать Чарли. Но моим мужем он не станет.

•

Отец Чарли вошел в мою жизнь в образе высокого темноволосого ирландца по имени Майкл с гор Уиклоу в одноименном графстве, известном в народе как Сад Ирландии. Он работал на пивоварне «Гиннесс» в Дублине, разливая пинты, а до этого стоял за стойкой бара в Тринити-колледже, пока там учился.

Он покинул Ирландию в сентябре 2002 года вместе с группой друзей. Они набились в две машины, прихватили палатки и отправились в Грецию. В Белград они заехали потому, что тот славился бурной ночной жизнью. Точнее говоря, их привлекли знаменитые «плоты».

В просторечии они назывались splavovi. Это были баржи, превращенные в рестораны, бары, ночные клубы, даже дискотеки, пришвартованные вдоль берегов Дуная и Савы. Они бывали самых разных форм и размеров – от домиков с верандами до стильных современных строений из стекла. Некоторые работали круглый год, но большинство – только летом.

У каждого «плота» был свой характер. Были мейнстримные, с громкой международной поп-музыкой, куда ходили, чтобы засветиться. Прямой противоположностью им были непритязательные, по-домашнему уютные площадки с народной музыкой, рассчитанные на большие праздники вроде свадеб. Были и маленькие, альтернативные, с минимальным декором, где выступали любительские группы, – для тех, кто не вписывался в общие рамки. Но во всех заведениях действовало общее правило: работали они до последнего гостя.

Они прославились не только ночной атмосферой. Названия этих мест были не менее громкими: «Аргумент», «Вакх», «Шато», «Диско-бочка», «Калаш» (отсылка к автомату Калашникова), «Паранойя»…

В начале девяностых «плоты» превратились в настоящую вольницу для криминальной элиты, которая стекалась в самые известные заведения. Узнать такие места было несложно: там гремела музыка, мигали лазеры, ярко светили прожекторы, цветной свет заливал стены и даже работали дымовые машины. У входа стояли вышибалы, выбирая, кого впустить, и приветствуя самых красивых женщин. Там опасные люди выпускали пар, мерились силой и статусом в подпольном мире. Не проходило и недели без стрельбы, порой со смертельным исходом.

Вечера я проводила на одном хипстерском «плоту», номинальным владельцем которого числился коллекционер, одержимый комиксами. С собственным алкоголизмом он боролся куда менее увлеченно. Настоящим хозяином заведения был не кто иной, как Макс, который помог коллекционеру деньгами, узнав, что тот собирается продать свои комиксы доморощенному букинисту из Парижа.

Это, разумеется, означало, что вход на «плот» контролировали люди Макса, хотя то было совершенно излишне. Каждый, кто видел перед заведением выставку автомобилей с надписью «Параграф» на номерах, знал, на чью территорию он ступает.

Макс обожал параграфы и всегда подчеркивал, насколько они важны и в письме, и в жизни, ведь они дробят целое на удобные части и упорядочивают мысли. Поэтому на всех его машинах были одинаковые номера. Удобно, если можешь себе это позволить.

Макс назвал свой splav «Модести Блейз», в честь героини, созданной британским автором комиксов Питером О’Доннеллом. Модести была сиротой из Югославии, которая перебивалась чем придется, добывала еду на улицах и подворовывала. Ее приютил венгерский профессор, которого она называла Лоб. Тот обучил ее продвинутым навыкам выживания и нарек Модести, а имя Блейз она выбрала сама – в честь волшебника, наставника Мерлина из легенд о короле Артуре. Впоследствии она вступила в ряды секретных агентов, выполнявших специальные задания для британской разведки.

Я проводила бесконечные дни на этом «плоту» за чтением не только комиксов о Модести, но и романов,