– Аньяньюка цветет в Чили – между Копьяпо на севере и долиной Килимари. Там потрясающие пейзажи, а земля усыпана кварцем, – добавил Себастьян.

Я никогда не бывала в Южной Америке, но теперь Чили меня заинтриговала. Захотелось продолжить расспросы: как далеко отсюда его родина, как часто он туда ездит, есть ли у него там дом, какая у него семья – обычные, простые вопросы, которые задают, чтобы узнать человека ближе.

– Может, однажды и ты поедешь туда, – сказал он искренне. – Desierto florido. Так называется это редкое явление. В пустыне Атакама на севере Чили, в самом сухом месте планеты, после редкого проливного дождя вдруг прорастают цветы самых разных видов.

– Цветущая пустыня, – повторила я и присыпала ноги теплым песком.

Я услышала всплеск, но не обернулась.

– Ты не сказал, почему назвал меня в честь аньяньюки.

Себастьян помедлил с ответом:

– Ты уникальна. Как цветок посреди пустыни. Не в буквальном смысле, конечно. – Его лицо стало задумчивым. – Сколько языков ты знаешь? Пять? Любишь читать. Тебе нравится быть одной. Когда на душе пасмурно, ты смотришь старые черно-белые фильмы. Когда тревожно – рисуешь геометрические узоры, как на картинах Густава Климта. В твоих записях они повсюду: маленькие треугольники, квадраты, спирали… Ты ведешь беседы с мертвыми писателями. Я узнал некоторых: Неруда, Гессе, Достоевский… Эмили Бронте… Дафна Дюморье…

Он говорил так, будто меня не было рядом. Словно разговаривал с ветром или с одной из уток. Теперь я не сомневалась: он прочел мой дневник, страницу за страницей.

– Я понимаю, что все это из прошлого, из твоих подростковых лет, – продолжил он. – Но мне интересно, насколько ты изменилась.

Изменилась я сильно. Быть молодой означало быть беззаботной. Жить с ощущением, что ничего невозможного или опасного не существует. Книги, путешествия и мечты шли в комплекте. Я не ходила в университет, у меня не было обязанностей по дому, мне не нужна была работа. Идея самой зарабатывать на жизнь приходила в голову, но в этом не было необходимости. Богатое воображение помогало мне коротать время, но оно ушло в спячку, когда родился Чарли. Мне внезапно пришлось пересмотреть жизненные правила и ориентиры. Я была вынуждена стать ответственной, бдительной и осторожной. Сосредоточенной на собственных интересах. Заботливой. Еще более одинокой.

Но я не произнесла этого вслух, потому что Себастьян продолжал говорить:

– Ты живешь на острове в окружении садов, цветников и вооруженной охраны – это самое необычное место, которое я когда-либо видел в жизни. Прости, но я сбит с толку.

– Все нормально. Так себя чувствует большинство людей.

По правде говоря, многие незваные гости вообще не проходят дальше ворот.

Он поднял ветку и взмахнул ею в воздухе.

– Я был готов к поездке на остров, но, поверь, ничто не могло подготовить меня к такому. Я сижу у песчаной дюны, у меня за спиной живой аист в гнезде, в небе кружат чайки, а в реке плещутся утки. – Он широко улыбнулся, и у него на щеках заиграли ямочки. – От подобного с ума можно сойти.

Тонкая грань между симпатией и желанием держать его на расстоянии понемногу исчезала. Он пытался нащупать связь с женщиной, сидящей рядом с ним на песке. С этой же целью два дня назад я наблюдала за ним из библиотеки. Проверяла, существует ли он на самом деле. Теперь он столкнулся с такой же проблемой.

Я попыталась пошутить:

– Для протокола: мне ближе Толстой.

– Зришь в корень, – признался Себастьян. – А я вот люблю «Преступление и наказание». Это одна из лучших книг, которые я читал.

– Понятно. Цитаты оттуда отлично смотрелись бы на твоих футболках.

Он подарил мне еще одну очаровательную улыбку. Солнечные лучи били прямо в его темные глаза, придавая им бронзовый оттенок.

Мне вдруг вспомнилась одна фраза, и я решила проверить его:

– Нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести. Разве это не Достоевский сказал?

Себастьян повернул голову в мою сторону, улыбнулся и тихо вздохнул:

– Думаешь, я тебе льщу?

Похоже, мы внезапно перешли к более прямому и личному разговору. Без малейших усилий.

– Конечно льстишь. Я ведь не знаю, кто ты на самом деле. Или на кого работаешь. Может, ты борец за идею. Я уже видела таких, как ты.

– Таких, как я? – переспросил он почти с изумлением и встал.

– Борцов за свободу, демократию и… Забыла третье слово.

Теперь Бастьян выглядел уязвленным:

– Справедливость, наверное?

– Пусть будет так, – сказала я и нарочно добавила: – Все эти слова ничего не значат.

Настал мой черед вздыхать.

– Я не могу тебя понять, Бастьян. Я тоже слегка сбита с толку. Как и ты.

Лучше бы я выбрала одежду с длинными рукавами. Солнце пощипывало кожу на руках.

– Могу ли я тебе доверять? – задал он смелый вопрос, поигрывая веткой, словно бейсбольной битой.

Я согнула колени и оперлась на них подбородком.

– Если приходится меня об этом спрашивать, значит не можешь. Доверяй своей интуиции. Но сначала скажи, зачем ты здесь?

Он опустил ветку. Поразмышлял немного, опять решил не отвечать на вопрос, но все же сказал:

– Я не хочу, чтобы ты во мне сомневалась. Никогда. Я не собирался тебя обманывать.

Наконец-то мы перешли к сути происходящего.

– И я не солгал, – настаивал он. – Я учился на журналиста. Еще на юриста, но юристом не стал. Я работаю на ЦРУ.

Он выглядел искренним. Напоминал мальчишку, который только что сознался в том, о чем следовало молчать. Недостающие фрагменты головоломки посыпались из пустоты, как снежинки, и по моей коже снова пробежал холодок, но в этот раз не самый приятный. События последних дней обрели смысл. И все же… Макс не был дураком. Если бы Бастьян представлял угрозу, с ним бы уже разобрались. Либо Макс не распознал опасность, либо передо мной был умный агент с другим замыслом. Я не могла сказать, что была сильно удивлена. Просто хотелось, чтобы все оказалось иначе. Потому что такой расклад означал лишь одно: мне придется поставить точку и, скорее всего, отказаться от будущих встреч.

И все же его откровенность, как по волшебству, рассеяла облако сомнений, висевшее над нами последние несколько дней.

– Если ты из ЦРУ, то и так знаешь все, что позволено знать. Или у вас появились новые секретные досье на Макса?

– Нет. Я приехал только для встречи с ним, – признался Бастьян. – Личной. Чтобы поговорить.

– О чем же? – спросила я нарочито спокойно, прекрасно понимая, что если бы подслушивала повнимательнее, то знала