том, как должна работать система, но финальная регулировка требовала магического касания. Я провела пальцами по каждому суставу, каждому шарниру, представляя плавное, естественное движение. Вкладывала в металл понимание полета — не механического взмаха, а живого, грациозного танца в воздухе.
Крылья откликнулись. Под моими руками они дрогнули, затем медленно, словно пробуждаясь, раскрылись. Движение было плавным, почти бесшумным, только тихое шуршание металла о металл. Затем взмах — вниз, вверх, снова вниз. Идеально.
— Богини… — выдохнула Тара.
Затем я принялась за звуковой резонатор. Это была самая сложная часть. Отец создал систему из множества крошечных пластинок и мембран, которые при правильной вибрации должны были имитировать птичье пение. Но без магической настройки это был просто набор железок.
Я закрыла глаза и положила ладонь на грудку птицы, где находился резонатор. Представила не просто звук, а мелодию. Трель соловья на рассвете. Нежную, переливчатую, полную жизни. Я шептала механизму об этой песне, вкладывала в него воспоминания о летних утрах в деревне, где я выросла в прошлой жизни, о том, как птицы встречали солнце своими голосами.
Резонатор дрогнул. Из груди птицы вырвался звук — сначала скрипучий, неуверенный. Я продолжала настройку, терпеливо регулируя каждую пластинку, каждую мембрану. Постепенно звук становился чище, мелодичнее.
И вот она запела.
Трель была не такой совершенной, как у живой птицы, но удивительно близкой. Чистая, звонкая, с переливами и модуляциями. Тара зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть от восторга.
Последними были глаза. Я подключила кристаллы к основной энергетической системе, настроила их на отклик. И когда я послала в птицу финальный импульс энергии, оживляя ее полностью, темно-синие кристаллы вспыхнули изнутри мягким, живым светом.
Птица открыла клюв и запела в полную силу. Одновременно она расправила крылья, сделала несколько взмахов, повернула голову, посмотрела на меня светящимися глазами. Металлическое оперение переливалось в свете ламп — латунь давала теплый золотистый оттенок, медь — красноватый отблеск. Она выглядела как живая. Как настоящее чудо.
— Мей, — прошептала Тара с благоговением в голосе, — это самое прекрасное, что я когда-либо видела. Даже в легендах о древних мастерах не описывали ничего подобного.
Я не могла оторвать взгляд от своего творения. Отец создал основу, но я вдохнула в нее жизнь. Это было… волшебно. В самом прямом смысле слова.
Но радоваться было некогда. Птица спела последнюю трель, сложила крылья и замерла в позе покоя. Я осторожно обернула ее в мягкую ткань и отложила в сторону.
Теперь очередь за конструкциями для тараканов.
Это была работа куда более простая, но требующая точности. Я взяла двенадцать небольших железных пластинок размером с ноготь моего мизинца. На каждую закрепила крошечный кристалл — осколки более крупных кристаллов из запасов отца.
Затем я напитала каждый кристалл техномагией, но особым образом. Я вложила в них программу: излучать магическую энергию постоянно, но слабо, словно тлеющие угольки. Достаточно, чтобы детекторы засекли, но не настолько мощно, чтобы это выглядело как полноценный артефакт.
А еще я добавила звук. Воспоминания о полицейских сиренах из моего прошлого мира дали мне идею. Я настроила кристаллы так, чтобы они издавали пронзительный, визжащий звук — не постоянно, а с задержкой. И чтобы они мигали при этом, как маячки на полицейских машинах.
Самым сложным оказалось настроить отложенный старт. Мне нужно было, чтобы тараканы успели разбежаться по зданию, прежде чем начнется концерт. Я установила задержку в пять минут после активации.
Механизм активации был простым: я вложила в каждый кристалл команду «проснуться» от тепла. Как только таракан выползет из корзины и побежит по теплому полу гостиницы, нагретому от множества людей, кристалл активируется и запустит отсчет.
Когда все двенадцать конструкций были готовы, настало время самой неприятной части — прикрепить их к тараканам.
Мы достали корзинку из ящика. Тараканы моментально попытались разбежаться, но я успела схватить первого. Он отчаянно пищал, дергал лапками, пытаясь вырваться из моих пальцев. Его гладкий черный панцирь был на удивление крепким.
— Держи его, — попросила я Тару.
Орчанка морщилась от отвращения, но взяла таракана двумя пальцами за спинку. Я быстро нанесла на его панцирь специальный клей — смолу из мастерской отца, которая застывала мгновенно, но при этом не вредила живому существу. Прикрепила железную пластинку с кристаллом.
Таракан издал возмущенное шипение, но пластинка держалась крепко.
— Один готов, — выдохнула я. — Еще одиннадцать.
Следующий час превратился в борьбу с вырывающимися, пищащими насекомыми. К концу у меня руки были исцарапаны их когтистыми лапками, а нервы на пределе. Но все двенадцать тараканов теперь носили на спинах свой маленький маячок.
Мы аккуратно вернули их в корзинку и накрыли крышкой.
— Который час? — спросила я, потирая затекшую шею.
— Три часа ночи, — ответила Тара, глядя на часы с кукушкой на стене.
— Хорошо. Значит, у нас есть три часа до рассвета. Нужно немного отдохнуть, а потом отправляться.
Мы поднялись наверх. Я плюхнулась на кровать, не раздеваясь. Тара устроилась рядом. Спать на полу, когда предстоит опасная операция, было глупостью.
Но сон не шел. Я лежала, уставившись в потолок, прокручивая в голове план. Что может пойти не так? Много чего. Нас могут заметить. Ворт может обнаружить птицу раньше времени. Маг может не обратить внимания на тараканов…
Нет. Нужно верить в план. Другого выхода нет…
Рассвет застал нас уже у стен «Каменного ложа». Мы притаились в узком проходе между гостиницей и соседним зданием — лавкой, торгующей тканями. Воздух был холодным, влажным, пропитанным запахом сырости и гнили от помойных куч.
Я держала корзинку с тараканами. Тара, закутанная в темный плащ, следила за задней дверью гостиницы — той, что вела на кухню и в служебные помещения.
— Сколько еще ждать? — прошептала я, чувствуя, как колотится сердце.
— Терпение, — ответила Тара. — Скоро кто-нибудь выйдет. Всегда выходят.
И она оказалась права. Ровно в шесть утра дверь распахнулась, и наружу вывалилась дородная женщина в грязном фартуке. В руках она держала большое ведро с помоями.
Не глядя, она выплеснула содержимое прямо на стену соседнего здания. Брызги разлетелись во все стороны, обрызгав ее собственное платье и фартук.
— Твою мать! — заорала женщина, отскакивая. — Да как же это⁈
Она принялась яростно отряхиваться, ругаясь на чем свет стоит. Именно этот момент мы и ждали.
Мы метнулись к двери. Тара первой проскользнула внутрь, я за ней. Коридор был узким, темным, пах кислым тестом и чем-то жареным. Мы пронеслись мимо кухни, где уже гремели