Я вжалась в спинку кресла. Казнили. Опять.

Доносы, подозрения, жестокость — уже не новость, но все же…

— Софи, — прошептала я. — Это становится нормой?

— Я не знаю… — она опустила голову. — Но это уже третий за последние две недели. И его приказано оставить… Он все еще там… висит.

Я судорожно вздохнула. Рэйдар становился еще более опасным.

Софи замялась, затем, поколебавшись, добавила:

— Еще кое-что. Его величество… уже неделю не появлялся в покоях своей жены.

Я выдохнула.

Она торопливо продолжила, будто боялась, что ее слова перевернут мир:

— Говорят, она в ярости. Одна девочка вышла от нее вчера в слезах, всю ночь проплакала в спальне прислуги. А сегодня… одна из кухарок ушла. Просто… сбежала. Вещи собрала и исчезла. Говорят, Лисанна была недовольна завтраком и натолкала несчастной полный рот углей из камина.

Я закрыла глаза на миг. По спине пробежала дрожь. Жестокость этой женщины выходит за все рамки.

Если Рэйдар ограждается от нее…

Значит, что-то внутри него борется.

Я не успела задать следующий вопрос. За дверью послышался резкий звук — шаги, сухой голос, короткий отрывистый приказ.

Софи осеклась на полуслове и встала, будто пружина внутри резко распрямилась.

— Кто-то идет, — прошептала она, побледнев.

Я не думала. Просто отступила к окну — машинально, как зверь, загнанный в угол. Шаг назад. Еще. Холод от стекла ударил в лопатки. Сердце ухнуло в живот.

Дверь распахнулась — резко, будто ветром ее снесло.

Он.

Высокий, в темном, с тусклым металлическим отблеском на наплечниках.

Весь — как буря, сдержанная, но готовая сорваться с цепи.

Рэйдар.

Глаза его горели. Не от злости — от чего-то глубже, мрачнее. Свет в них был неестественным. Тот самый, что описывала Софи.

Он не сказал ни слова — просто окинул нас острым взглядом.

— Уйди, — бросил в сторону служанки.

Софи на миг сжалась, но потом склонилась в неловком поклоне и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

И мы остались вдвоем.

Я стояла у окна, прямая, как струна, и смотрела на него, стараясь скрыть, как дрожат пальцы. Он сделал шаг. Не стремительный, но уверенный. Пол скрипнул под тяжелыми сапогами.

Тишина между нами п о висла пл о тн о й пелен о й, как туман перед бурей. Ни сл о ва, ни движения — т о льк о глух о й стук сердца у меня в ушах и ег о дыхание — р о вн о е, х о л о дн о е. Казал о сь, весь в о здух в к о мнате стал тяжелым, будт о насытился чем-т о чужим. Темн о т о й. Б о лью.

И… магией.

Я не сразу поняла, что именно не так. Но потом — увидела.

Вокруг его глаз, там, где кожа обычно гладкая, появилась тонкая паутина черных вен. Она пульсировала медленно, словно внутри текла не кровь — тьма.

То, что видела Софи.

То, что видела я — на миг, в лесу — и посчитала, что мне почудилось.

Меня пронзил ледяной ужас. До позвоночника. До костей.

Это было неестественно.

Не по-человечески.

— Что с тобой? — мой голос сорвался с губ шепотом. — Что ты сделал?

Он не ответил, но мой вопрос словно дал ему толчок к движению. Секунда — и он оказался рядом. Пальцы сжали мои плечи с такой силой, что я задохнулась. Глаза его горели — но далеко не тем светом, который я когда-то любила.

Этот зеленый — не был живым. Он тлел, как болотный огонь, обещая смерть и мучения.

— Где остатки браслета? — прорычал он.

Я моргнула, не сразу понимая, что Рэйдар имеет в виду.

— Я… не знаю. Он расплавился… исчез… просто… растаял.

Его пальцы сжались еще сильнее, и я едва сдержала всхлип.

— Где это произошло?

— В Лаэнторе… — выдохнула я. — В моих покоях. В замке.

На миг — молчание.

Затем он резко отпустил меня, словно я обожгла его. Сделал шаг назад.

— Оденься. В теплое. Немедленно.

Сердце заколотилось в груди, будто просилось наружу. Хотела спросить — зачем, куда, но по лицу Рэйдара поняла: не время.

Он уже что-то решил, спланировал. И я, кажется, была частью этого плана.

Замерев у окна, чуть в стороне от света, император оставался в комнате. Высокая, мрачная фигура с потемневшими глазами, в которых тлел тот самый чужой свет. И не делал ни шага, чтобы выйти. Не отворачивался. Не оставлял мне ни капли личного пространства.

Я сглотнула. Подошла к сундуку и достала из него теплый плащ, посмотрела на Рэйдара. Пальцы подрагивали.

— Я… — попыталась заговорить, но умолкла на полуслове. Слова застряли.

Вздохнув, накинула тяжелую ворсистую ткань поверх легкого домашнего платья.

— Я сказал — переоденься, — отрезал он.

Голос — холодный как клинок.

Мне хотелось сказать: «Тогда — выйди! Оставь меня одну!». Но я видела его глаза.

Сейчас с ним нельзя было спорить. Нельзя противостоять.

Я повернулась к сундуку, чувствуя, как горит лицо. Достала первое попавшееся теплое платье и молча разложила на постели — шерстяное, цвета спелой черешни.

Пальцы дрожали, когда я расслабляла шнуровку домашнего одеяния и стягивала его с плеч.

Я чувствовала пристальный взгляд на спине — тяжелый, физически обжигающий. Когда-то между нами не было секретов, он видел меня обнаженной — прикасался ко мне, целовал, обнимал, любил… Но сейчас мы были чужими, словно моментов близости вовсе не существовало.

Когда ткань скользнула с бедер и гармошкой легла вокруг ног, я сжалась, как будто стояла на краю обрыва. Затем быстро надела нижнюю рубашку. Потом платье. Руки не слушались — пуговицы дрожали, тесемки путались. Но я справилась.

Накинула плащ — и только тогда осмелилась повернуться.

Он смотрел. Без слов. Без эмоций. Но взгляд был острым как лезвие.

Я заставила себя заговорить, чтобы не сорваться:

— Мы… мы полетим в Лаэнтор?

— Велерий не предатель, — сказал он резко. — Но я должен понять, кто наложил чары. Это можно выяснить по остаточному следу.

В голосе — сталь. Но под ней я уловила что-то еще.

Неуверенность? Нет. Боль. Внутренняя борьба. Как будто он боролся с самим собой.

Я не ответила. Уже хорошо то, что Рэйдар поверил мне, не попытался опровергнуть факт наложенного на браслет колдовства.

Он шагнул к двери.

— Следуй за