Лисанна — настоящая змея, которая притворяется шелковой лентой. И ее совершенно не заботило, что эта игра была понятна мне и видна, как на ладони.

— Но самое страшное, — прошептала Софи, — это когда кто-то из девочек выходит из ее покоев. Бывает, спина вся в рубцах. Залеченные уже — кровавых следов нет, но по глазам видно: боль была. Одна молчала три дня. Не ела. Не спала. Другая — ушла из дворца на следующий же день, отказалась от платы, от места. А третья… третья исчезла. Сказали, уехала к семье, но никто ее с тех пор не видел.

Я медленно выпрямилась.

В комнате стало душно, будто воздух разом отяжелел. Даже чай, оставшийся в кувшине, показался слишком темным, почти черным.

— Но никто не жалуется? — прошептала я.

— А кому? — Софи качнула головой. — Все боятся. Думают, раз она рядом с его величеством — значит, так надо. А кто ослушается — будет жестоко наказан.

В комнате повисло молчание.

Я смотрела на остатки каши в тарелке, на полоску света на столе, и чувствовала, как в голове медленно двигаются мысли. Как щелкают невидимые замки. Картина, которую я не хотела видеть, начинала собираться сама.

Что она делает с Рэйдаром?

Что скрывает за своими масками?

Кем, в конце концов, она была до дворца и кем на самом деле является?

Я передернула плечами и поежилась, но не от страха. От решимости.

Я должна узнать правду.

— А советник по внутренним делам империи? — спросила я, когда пауза затянулась. — Велерий. С ним все нормально?

Софи задумалась и пожевала губы. Поелозила на скамейке неуверенно, как будто сама не знала, что можно говорить, а что лучше оставить при себе.

— Да все так же, госпожа. Тихий, холодный, сухой. Он никогда особенно ни на кого внимания не обращал, ни с кем не разговаривал — разве что по делу. Только… — она запнулась, понизив голос, — теперь он частенько рядом с госпожой Лисанной. Будто прилип. На всех приемах, во всех прогулках. Даже по утрам в саду — и то рядом идет. Порой даже ни о чем не говорят — она воздухом свежим дышит, на цветы любуется, а он поблизости отирается. Будто дел у него других нету.

Я нахмурилась. Внутри все сжалось от тревожного предчувствия, подобно туго натянутой струне. Слишком уж много теней вокруг одного и того же круга лиц.

— Может, просто помогает ей освоиться, — пробормотала я. — Как мне когда-то. Хотя… не припомню, чтобы Велерий постоянно рядом был. С другой стороны, он же ее дядя.

Все это звучало слишком уж притянутым за уши. Я произносила эти слова, и сама себе не верила.

Софи ничего не ответила. Лишь глянула на меня с сочувствием и занялась столом, собирая пустую посуду.

— Я отнесу это на кухню, госпожа. Вам принести что-нибудь оттуда?

— Кувшин воды и чистый стакан, — рассеянно пробормотала я, все еще погруженная в мысли.

Дворец и раньше не был уютным местом, но теперь он превратился в логово ядовитых змей. И если я не разберусь в происходящем — стану их следующей жертвой.

Глава 17

Прошло четыре дня.

И каждый из них казался каплей в полном безмолвия озере — и каждая капля била в воду с таким звоном, что гул отдавался у меня в висках. Тишина в каждом из этих дней была оглушающей. Она становилась липкой, удушающей, как густой мед в глотке, когда уже не сладко — а тошно.

Я больше не считала шаги от окна до кровати. Не смотрела на силуэт в зеркале, пытаясь увидеть в нем себя прежнюю. Мне казалось, что я растворяюсь.

Исчезаю.

Из этой роскошной клетки не было выхода, и я чудилась себе статуэткой в витрине, неспособной выбраться на свободу.

Софи была единственной, кто приходил. Она приносила еду, иногда книги, меняла постельное белье и полотенца. Но чем дальше, тем реже она говорила, становясь напряженной, как струна, едва я начинала задавать вопросы.

Я подошла к окну. Воздух снаружи был по-весеннему теплым, но от стекла веяло прохладой — тонкой, едва уловимой.

Во дворе царила суета.

Люди мелькали, словно встревоженные муравьи, но с этой высоты и ракурса было видно только, как по каменной мостовой туда-сюда движутся фигуры. Порой всплескивали алым пламенем знамена. Несколько раз я видела, как пробегали солдаты.

Что-то происходило.

Что-то, во что меня не посвящали.

Раздался мягкий стук в дверь, и я обернулась.

Софи вошла с подносом. На ней был обычный льняной передник поверх коричневого платья, волосы затянуты в тугой узел, лицо… бледнее, чем всегда. Не серое, не болезненное — нет. А как мел — ровное, холодное, будто эмоции ушли глубоко внутрь.

— Ужин, госпожа, — тихо сказала она, опускаясь в легком реверансе.

Я кивнула и медленно подошла к столику, где она начала раскладывать еду.

В комнате витал запах свежего хлеба и фруктового настоя — тонкий, почти домашний.

— Что-то случилось? — спросила я, присаживаясь на край кресла.

Софи вздрогнула чуть заметно.

— Я… потом скажу. Если позволите.

Я не стала настаивать. Она всегда сначала проверяла, что дверь закрыта, что нас точно никто не подслушивает. А сейчас, судя по ее виду, новости не из приятных.

Я опустила взгляд на свою еду.

Мясное рагу, булочка, немного сыра, варенье из айвы, чай с лавандой. Когда-то мой любимый ужин, а теперь — еще один круг в этом изысканном заточении.

Никто не входил. Никто не звал.

Рэйдар исчез, как будто в очередной раз стер меня из своей жизни.

Но теперь я была не просто брошенной.

Я была запертой.

Софи задержалась у столика дольше обычного. Руки ее нервно поправляли угол скатерти, будто она искала, к чему бы прицепиться, лишь бы не говорить. Но я уже знала этот взгляд — тревожный, сжавшийся в зрачках страх.

— Говори, — мягко попросила я, поднимая на нее глаза.

Она все еще не смотрела прямо. Лишь по ее тонкому профилю, по тому, как дрогнула линия губ, я поняла — все серьезнее, чем обычно.

— Во дворе сегодня… — начала она, почти шепча. — Была казнь.

Я застыла.

— Кто?

— Один из стражников. Его вывели рано утром. Велели построить всех, — голос дрожал. — И… все быстро.