пространство своими пуговицами-глазами.
– Так вот, Василиса, рассуди, – начал Енисей. – Чудо-юдо – оно безобидное. Душа соломенная. Ну как я его снаружи брошу? Мы в ответе за тех, кого приручили.
– Это кукла соломенная!
– У всех свои недостатки. Я же не прошу тебя убрать топор из-под подушки.
– Он же не оживает!
– Ты же сказала, что чудо-юдо красивое! Я в тебя поэтому и влюбился.
– Я и Лешего красивым считаю, но в дом его не тащу!
Пока они спорили, я заметила нечто странное. Скатерть, лежавшая скомканной на столе, вдруг снова шевельнулась. Она тихо вздохнула, зашебуршала и на чистом месте возникла небольшая миска. В ней дымился ароматный, наваристый борщ с пампушками, так пахнущий чесноком, что слюнки потекли.
Аленка, на секунду отвлекшись от спора, машинально потянулась к миске и отхлебнула. Ее лицо просветлело.
– Ого… вкусно, как в детстве!
И в этот момент скатерть, словно отвечая на ее похвалу, с легким хлопком выдавила из себя идеально круглый, румяный пирожок. И не простой, а с лучком да вареным яичком.
– Ой! – Аленка не удержалась, отломила кусочек и с наслаждением съела. – Мамкин пирожок… как же давно таких не ела!
– Аленушка, радость моя, может, чудо-юдо в сарае пока поживет? А после свадьбы я ему будку справлю, будет нас охранять.
Аленка снова нахмурилась, но не успела возразить, как на столе, с нежным звоном, появилась хрустальная вазочка с лесной земляникой в сахарной пудре. Ее любимая ягода, мы летом часами в лесу пропадали, корзинки набирали.
Лебедяна, наконец приведшая себя в порядок, встретилась со мной взглядом. В ее глазах читалось то же самое изумленное понимание, что и у меня.
– Вась… а чего это она вдруг оттаяла?
Я плечами пожала, не в силах оторвать глаз от скатерти.
– Может, мы с ней неласково обошлись? Может, ей доброго слова хочется?
Я подошла к столу и осторожно погладила скатерть. Ткань была теплой и пульсировала под пальцами, как живая.
– Уважаемая скатерть, – обратилась я к ней. – А можно для Енисея что-нибудь? Ему ведь тоже чего-то хочется.
Скатерть замерла на мгновение, будто прислушиваясь. Потом с легким шуршанием породила нечто совершенно неожиданное. Не изысканное яство, а простую, дымящуюся сосиску в самой что ни на есть пышной, румяной булке. Такую, какую продают на самых шумных и веселых ярмарках.
Енисей уставился на нее, и его лицо озарила такая радостная и глупая улыбка, что стало ясно – это было его самое заветное гастрономическое желание.
– Точно! – воскликнул он. – Как в детстве! У входа на рыцарский турнир! Мне нянюшка тайком покупала… ух, маменька ругалась!
– Получается, скатерть-самобранка не на заказ работает, а тайные желания угадывает, – задумчиво произнесла Лебедяна. – А кто ж тогда о сале с зефиром мечтал, о селедке с картошечкой, сухариках, квасе да варенье?
– О, это, тофе я, – с набитым ртом закивала Аленка, – так, накатило что-то.