– Сейчас я тебя…

И тут скатерть по-настоящему объявила войну.

Она не просто дёрнулась. Она взметнулась, вырвалась из рук Лебедяны и, словно живая, набросилась на неё. Не успела я опомниться, как белоснежная ткань обвилась вокруг нашей красавицы, словно кокон. Лебедяна издала удивлённый вопль и начала барахтаться, но скатерть держала её мертвой хваткой.

– Василиса! Помоги! – донёсся изнутри приглушённый голос.

Я бросилась к ней, пытаясь отцепить ткань, но она была на удивление сильной. И пакостной. Пока мы боролись, из складок скатерти посыпались мелкие, липкие крошки. Потом на голову Лебедяны свалилась половинка селёдки. Потом – ложка густого варенья, которая приземлилась ей прямо на причёску и медленно поползла вниз по шее.

– Ай! Холодная! Липкая! Васька!

В этот самый момент, когда я пыталась одной рукой оторвать скатерть, а другой – стряхнуть селёдку, в дверь громко постучали.

Мы замерли. Лебедяна в своём коконе, я – с растерянным лицом и липкими пальцами.

– Василиса Ильинична! Ты дома? – это был голос Енисея.

За ним послышался более решительный голос Аленки:

– Вась, открой! Срочно дело!

Я в панике посмотрела на Лебедяну, которая напоминала гигантский, но увы неудачный кулинарный эксперимент, на стол, заваленный сухарями, на горелый кирпич и пряник в форме задницы.

В целом эти двое здесь даже не смотрятся лишними.

Секунду я металась между желанием спрятать Лебедяну в шкаф и необходимостью открыть дверь. В итоге совесть (и осознание, что Аленка, если ей уж очень нужно, могла дверь и топором открыть) победила. Я судорожно отдернула засов.

На пороге стояли Аленка и Енисей. Аленка – со сжатыми кулаками, разъяренная и растрепанная. Енисей – с виноватым видом и… с небольшим соломенным чучелом в Баюнов рост, которое он робко держал за руку, сшитую из мешковины.

– Вась, ты не представляешь! – начала Аленка, не замечая нашего плачевного состояния. – Этот мало того, что сам явился в моей избе до свадьбы жить, так еще и чудо-юдо приволок! Оно ночью ожило, ходило, в двери скреблось, а потом в лес убежало! Я его до самого болота гнала, Колобка до икоты испугала.

Енисей потупился.

– Оно не скреблось, оно осваивалось. Ему любопытно.

– Осваивалось? – взвизгнула Аленка. – В моей кадке с солеными огурцами?! Оно туда головой нырнуло и там застряло! А потом попыталось пробраться через ворота Кощеевы! Лихо его чуть на подстилки горынычам не извело!

Тут они, наконец, заметили, что с нами неладное что-то. Посмотрели на Лебедяну, которая, наконец высвободившись из скатерти и брезгливо снимала с себя крошки, варенье и селедочный хвост. И на меня, взъерошенную и всеми дарами самобранки перемазанную.

Наступила неловкая пауза.

– Вы… это… ужин готовили? – неожиданно вежливо спросил Енисей, рассматривая кулинарный хаос.

– Нет, мы скатерть-самобранку усмиряли, – мрачно пояснила я. – Не спрашивай. Садитесь. Только осторожно, там селедка и сало под столом валяются.

Аленка, хмурясь, уселась на лавку, бросив на чудо-юдо грозный взгляд. Енисей бережно прислонил чучело к стене. Оно стояло, безмятежно уставившись в