Я гладила себя там, где все еще горело от сна, представляя, как он входит в меня снова и снова, и кончила так сильно, что пришлось зажать рот подушкой, чтобы не разбудить всю деревню своим криком.

Даже сейчас, сидя с кофе, я чувствую, как щеки пылают от воспоминаний.

Кофе обжигает губы, но я пью его залпом, надеясь, что горечь выгонит эти мысли. Бесполезно.

Стоит закрыть глаза, и я снова вижу его лицо, искаженное страстью, слышу его хриплый шепот: «Нина…».

– Ты что, совсем спятила? – бурчу себе под нос. – Увидела мужика один раз, и уже крышу снесло? Вроде не шешнадцать.

Но внутри все равно тлеет это проклятое желание. Встаю, подхожу к зеркалу в прихожей. Волосы растрепаны, щеки алые, глаза блестят, как у девчонки, что впервые попробовала запретный плод. Даже во сне этот горожанин сумел меня растревожить!

Быстро заплетаю косу, повязываю косынку. Натягиваю рабочее платье, фартук, резиновые сапоги. Вот она, настоящая Нина – деревенская девка, которая возится с телятами и не разменивается на городских хлыщей.

Но стоит мне вспомнить, как во сне его губы касались моего тела, как его пальцы…

Стоп! Хватит Нина!

Хлопаю себя по щекам, чтобы прийти в себя. Надо работать. Телята не будут ждать, пока я тут тону в своих фантазиях. Физический труд – вот что мне нужно, чтобы выгнать из головы эти безумные картинки.

Выхожу во двор, запираю калитку и вдруг вижу его. Марат идет по улице. Не едет на своей блестящей машине, а пешком, в тех же джинсах, что вчера, только уже сухих, и в простой рубашке.

Волосы взъерошены, будто он и правда плохо спал. Сердце мое снова предает, екает так, что я чуть не роняю ключ. Внизу живота снова тянет сладкой, почти мучительной истомой.

Нет, Нине, только не сейчас, не посреди улицы!

Я делаю вид, что не замечаю его, и шагаю по своей стороне дороги. Но краем глаза вижу, как он оборачивается и замечает меня. Кажется, он хочет что-то сказать, даже открывает рот.

И тут случается то, чего никто не ожидал. Из-за забора Макаровых выскакивает Барбос – огромный пес, злющий, как черт, и размером с теленка.

Обычно он на цепи, но, видать, сорвался или его забыли привязать. Барбос замечает чужака и с яростным лаем бросается на Марата.

Тот пытается отбиться, но пес вцепляется когтями в его джинсы, рвет ткань. Марат пятится, спотыкается и падает на землю, а Барбос рычит, готовый вцепиться снова.

– Эй, Барбос! Фу! Место! – кричу я, хватая с земли палку и бегу к ним.

Пес узнает мой голос, рычит еще пару раз, но отступает, оглядываясь на меня. Марат лежит на дороге, бледный, с растерянным взглядом, в разорванных джинсах.

– Вы живы? – спрашиваю я, протягивая ему руку.

– Кажется, да, – отвечает он, поднимаясь и отряхиваясь. – Черт, а собаки у вас боевые.

Смотрю на его джинсы и не могу сдержать усмешки. Барбос постарался на славу – одна штанина разорвана до колена, вторая висит клочьями. На коже видны красные царапины, но, похоже, не глубокие.

Сквозь рваную ткань мелькает смуглая кожа бедер, и я ловлю себя на мысли, что это слишком похоже на мой сон.

– Это не моя собака, это Макаровский Барбос, – говорю, стараясь не пялиться. – Злющий, как его хозяин. Надо было предупредить, по этой стороне лучше не ходить.

Он выглядит жалко – городской франт в рваных джинсах, с царапинами и пылью на рубашке. Но в этой растрепанности есть что-то… притягательное.

Он не такой недосягаемый, как вчера, когда стоял в коровнике, весь из себя важный. Сейчас он просто человек, которому нужна помощь.

И во мне просыпается что-то – то ли жалость, то ли что-то горячее, чему я боюсь дать имя. Может, это отголоски того сна, где мы были так близко, где его руки знали каждый сантиметр моего тела…

– Пойдемте ко мне, – слышу свой голос, будто он принадлежит кому-то другому. – Обработаем царапины, найдем вам какую-нибудь одежду.

Марат смотрит на меня, приподняв бровь, и в его глазах мелькает удивление, смешанное с чем-то еще – теплым, опасным.

– Серьезно? – говорит он. – А вчера ты чуть вилами меня не проткнула за один только взгляд.

– Вчера ты был назойливым горожанином, а сегодня – жертва Барбоса, – отвечаю я, стараясь не улыбнуться. – Это разные вещи.

Он усмехается, и от этой улыбки у меня в животе снова все переворачивается, как в том проклятом сне.

– Логично. Тогда веди, – говорит он, и в его голосе я слышу легкую хрипотцу, как будто он тоже чувствует эту искру между нами.

Я веду его к своему дому, стараясь не смотреть на разорванные джинсы, сквозь которые видна смуглая кожа ног. Барбос постарался, конечно, но… если честно, в этой растрепанности Марат выглядит даже притягательнее, чем вчера в своем городском лоске.

Что-то в его беспомощности делает его ближе, человечнее. И я ловлю себя на мысли, что хочу ему помочь. Даже слишком хочу.

Открываю калитку, веду его во двор, и в голове крутится мысль: «Ну вот, Нина, ты привела его домой. И что теперь? Как смотреть ему в глаза после того сна, где он… где мы…»

Но отступать некуда. Барбос сделал свое дело, и теперь мне придется играть роль доброй самаритянки. Хотя внутри все дрожит от предчувствия, что это утро может стать началом чего-то, к чему я совсем не готова.

Или, может, готова больше, чем хочу себе признаться?

Глава 6 Марат

Сижу на уютной кухне Нины в одних боксерах и футболке и думаю: «Как же я умудрился попасть в такую ситуацию?»

Пахнет домашней выпечкой, ягодами и еще чем-то невероятно аппетитным. На столе стоит пирог с вишней, рядом банки с вареньем, на подоконнике сушатся травы. Все пропитано уютом и заботой – полная противоположность моей стерильной московской квартире.

А Нина рядом со мной, склонившись над моим лбом, и обрабатывает ссадину перекисью водорода. Ее лицо совсем близко, чувствую тепло дыхания, вижу каждую ресничку, каждую веснушку на носу.

Боже, как же она хороша...

– Больно? – спрашивает, аккуратно промокая царапину ватным