– Терпимо, – отвечаю, стараясь не смотреть на ее губы, которые находятся в опасной близости от моих.

Руки так и тянутся обнять ее за талию, прижать к себе. Но я сижу неподвижно, как истукан, потому что прекрасно понимаю: стоит мне пошевелиться, и она увидит, что происходит у меня в боксерах.

А происходит там то, чего совершенно не должно происходить. Но я ничего не могу с собой поделать. Ее близость, запах кожи, эти заботливые прикосновения – все это действует на меня как допинг.

– Вас не укусила собака? – продолжает она, отступая на шаг и придирчиво осматривая мои ноги.

– Кажется, нет. Только царапала когтями и валила на землю.

– Хм, – Нина задумчиво хмурится. – Все равно нужно сделать уколы. От бешенства. Мало ли что.

Я смотрю на ее серьезное лицо и не могу понять, шутит она или говорит серьезно.

– Уколы от бешенства? Серьезно?

– А что тут смешного? Барбос – собака хоть и домашняя, но может быть переносчиком всякой заразы.

– Но он же меня не укусил!

– А царапины? Могла попасть слюна. Лучше перестраховаться.

Она говорит это таким тоном, будто речь идет о покупке хлеба в магазине. А у меня мурашки по коже от одной мысли об уколах.

– Вы точно не шутите?

Нина усмехается, и я понимаю: конечно, она шутит. Издевается надо мной, городским неженкой.

– Боитесь уколов, Марат Захарович?

– Не боюсь, просто... подумал, может, можно обойтись.

– Можно. Если не дорожите жизнью.

Молчу, не зная, что ответить. А она достает из шкафчика пузырек с зеленкой и начинает замазывать мои царапины.

– Вот так лучше, – говорит она, отходя и любуясь своей работой. – Теперь вы как настоящий деревенский житель – весь в зеленке.

– Спасибо за заботу, – бормочу. – А штаны мои можно как-то... починить?

– Штаны? – Нина оценивающе смотрит на кучу тряпок, которые еще вчера были приличными джинсами. – Нет. Барбос постарался на славу.

– И что же мне теперь делать?

– А у меня где-то есть мужские брюки. Не знаю, подойдет ли размер. Правда и стиль не очень... городской.

Она уходит в комнату, остаюсь сидеть на кухне и пытаюсь привести свои мысли в порядок. И тело заодно. Потому что возбуждение никуда не делось, а с появлением брюк мне придется вставать. А еще жутко хочется есть, даже слюнки уже текут на ягодный пирог.

Хватаю один кусок, запихиваю его в рот, жадно жую, крошки падают на стол, а я глотаю, чувствуя, как желудок говорит мне «спасибо».

Через несколько минут Нина возвращается с парой темно-синих брюк в руках.

– Вот, примерьте. Папа был крепкий мужик, так что должны подойти.

Беру брюки, разворачиваю их. Обычные рабочие брюки, ничего особенного. Но лучше, чем ходить в одних боксерах.

– Спасибо. А где можно переодеться?

– Да здесь и переодевайтесь, – пожимает плечами Нина. – Я отвернусь.

Она действительно поворачивается спиной, но я все равно чувствую себя неловко. Быстро натягиваю брюки. Они великоваты в поясе, но в целом сидят нормально.

– Готово.

Нина оборачивается, оценивающе смотрит на меня и усмехается:

– Ну вот, теперь вы почти как местный. Только рубашка выдает городского жителя.

– И что теперь? Тоже переодеваться?

– Да ладно, пойдет. Главное – низ прикрыт.

Мы смотрим друг на друга, и вдруг повисает странная пауза. Я понимаю, что нужно что-то сказать, поблагодарить за помощь, может быть, уйти. Но почему-то не хочется.

– У вас... красивый дом, – говорю наконец.– И пирог вкусный.

– Спасибо. Папа строил еще, я только поддерживаю в порядке. А пирогом угощайтесь.

Нина кивает на стол, а я уже вроде и не хочу.

– Может быть на «ты» перейдем?

– Может.

– Одна живешь?

– А это опять ваше… не твое дело? – в голосе Нины появляются знакомые колючие нотки.

– Просто... любопытно. Такой большой дом для одного человека.

– Мне хватает. И коты со мной живут.

Как по заказу, из-под стола вылезает огромный рыжий кот, потягивается и начинает тереться о мои ноги.

– Это Мурзик, – представляет Нина. – Он у нас главный мышелов. А тот, черный, на печке – Барсик. Он больше для красоты.

– Хорошие коты.

– Лучше многих людей, – отрезает она.

И снова эта колючесть. Я понимаю, что задел какую-то болевую точку.

– Нина, можно вопрос?

– Смотря какой.

– Почему ты так... настороженно ко мне относитесь? Я же ничего плохого не делал.

Она долго смотрит на меня, и в ее глазах я вижу целую бурю эмоций.

– А что ты собираетесь делать с фермой? – вдруг спрашивает она.

– Пока не знаю. Изучаю ситуацию.

– Изучаешь, – повторяет она с издевкой. – А потом продашь. Как все городские. Приедете, посмотрите, покачаете головой: «Ах, какая отсталость, какая дикость!» – и продашь первому попавшемуся покупателю.

– Откуда ты знаете, что я собираюсь продать?

– А что еще? Останешься тут коров доить? Городской принц в костюме от Армани будет навоз лопатой убирать?

Ее слова задевают меня больше, чем я готов признать.

– Почему ты решили, что я не способен на такую работу?

– А способны? – насмешливо спрашивает Нина. – Ну давайте, расскажи, как ты представляете себе жизнь на ферме. Подъем в пять утра, дойка, уборка навоза, заготовка сена. День за днем, год за годом. Без выходных, без отпусков. И главное – без особых перспектив разбогатеть.

– Не все в жизни измеряется деньгами.

– Ха! – Нина всплескивает руками. – Это говорит человек, который, наверное, за один обед тратит больше, чем мы здесь за месяц зарабатываем!

– При чем тут мои расходы?

– При том, что ты не представляете, что такое настоящая жизнь! Ты живете в своем золотом мирке, где все покупается и продается. А здесь люди вкладывают душу в свое дело. Твой отец всю жизнь строил эту ферму, мечтал о ней...

– Это была его мечта, а не моя! – взрываюсь я. – Я не обязан жить чужими мечтами!

– Значит, у тебя есть мечта? – язвительно спрашивает Нина. – Расскажи, какая она. Офис с панорамными окнами? Дорогая машина? Красивая жена-модель, которая будет украшать твои светские приемы?

Ее слова попадают точно в цель. Потому что именно об этом я и мечтал. И именно это казалось мне