— У вас продается славянский шкаф? — произнес Раевский знаменитый пароль из фильма «Подвиг разведчика».

— С тумбочкой? — уточнила я с каменным лицом.

— С тумбочкой. И чашкой чая, если позволите, — не моргнув глазом, выдал «декабрист».

— Заходите. — Я отошла, впуская гостя. — Чашка чая для командира строительной бригады всегда найдется. И даже с сахаром.

Все это было так странно… Я почему-то была спокойна, как удав после кормежки. А должна бы задыхаться от радости! Но все это казалось нереальным, фильмом-сказкой, в котором царевич сам находит свою Василисушку за тридевять земель. Наблюдала, как Раевский моментально сориентировался, нашел, где поставить обувь, где можно вымыть руки. Я поставила на огонь чайник, расставила на кухонном столе чашки, сахарницу, заварничек. И спросила из кухни:

— Вас покормить, товарищ командир стройбригады?

Он ответил, выглянув из двери ванной:

— Если можно, пару бутербродов, пожалуйста.

Пожалуйста. Как и положено сказочной Бабе Яге, накормлю молодца, напою, а вот насчет «спать уложу» не уверена. Что-то мне подсказывало, что этот сценарий пока что не пройдет. Размышляя, я нарезала хлеб, колбасу, сыр, уложила все на тарелочки и поставила на стол.

Раевский, как ни в чем не бывало, прошел в кухню, сел за стол, спокойно положил на хлеб розовый ломтик колбасы, укрыл поверх двумя лепестками желтого сыра и со вкусом умял, запивая чаем. Я сидела напротив, подперев рукой подбородок, и смотрела, как князь моего сердца поглощает нехитрое угощение. Так в фильмах смотрят на своих мужиков, вернувшихся с поля, деревенские бабы, подкладывают им в тарелки горячей картошечки из чугунка, подсовывают ароматный огурчик с солью и подливают холодной самогоночки в маленький граненый стопарик. Было в этом что-то очень правильное, настоящее. Я вдруг подумала, глядя на него: «Я дома».

Раевский съел два бутерброда, допил чай, вытер руки кухонным полотенчиком и сложил их на краю стола, сцепив замком. Он смотрел на меня прямо и просто, без жадного сверкания в глазах. Карий янтарь, очерченный густыми, выгоревшими на кончиках, ресницами окутывал меня теплом и еще каким-то приятным ощущением, названия которому я не могла придумать.

— Послезавтра утром мы уезжаем, — начал он. — Работу сегодня сдали, все подписали. Завтра получаем расчет и сворачиваем лагерь. Я зашел попрощаться, Кармен.

— Так быстро⁈ — вырвалось у меня.

— Ну да, мы же шабашники, мы всегда быстро работаем. Две недели на коровник — обычное дело. В этот раз мы даже немного дольше провозились, две недели и три дня. Такие дела, Кармен.

— Если бы все так работали, мы бы давно жили при коммунизме, — машинально проговорила я, вспомнив фразу заводского комсомольского вождя Виталия Алфеева.

Раевский улыбнулся грустно и покачал головой.

— Это вряд ли, — сказал он. — А вот хаос в экономике точно обеспечили бы. Почему ты не спрашиваешь, как я тебя нашел?

— Чего спрашивать-то? — Пожала плечами. — Тоже мне, тайна мадридского двора. Город маленький, все про всех все знают. А про журналистку Ларину и подавно. Стас Зырянов заложил? С него станется.

Георгий Саныч улыбнулся, а потом тихо рассмеялся, не разжимая губ.

— С тобой страшно говорить, Карменсита, насквозь видишь. И, пожалуйста, давай на «ты». Я же всего на пять лет тебя старше. А то чувствую себя каким-то древним генсеком, которому маленькие пионерки-школьницы цветочки дарят.

Тут уже я заулыбалась и ответила тихим смешком.

— Хорошо, Георгий Саныч, будем на «ты». Так чем могу быть полезна… тебе?

Он взял мою руку и мягко потянул на себя.

— Иди ко мне, Кармен…

Я и не поняла, как оказалась у него на коленях. Прижалась к теплой груди, положила голову на широкое крепкое плечо. Прямо перед моими губами билась горячим пульсом жилка на его шее. Я замерла, вдыхая его запах, впитывая волны горячей жизни и силы.

— Как ты узнала про романс? — услышала я, как сквозь туман, его голос.

— Какой романс?

— Цыганский романс. Ты пела тогда, помнишь? Это любимый романс моей матери. Когда она поет, мы с отцом ей всегда аккомпанируем. Но я об этом никому не рассказывал. А как услышал, что́ты заиграла, чуть не заорал. Как? Как ты узнала, Кармен?

— Я не знала. Когда тебя увидела, это как-то само пришло, поднялось в памяти. Не знаю почему… — говорила я, тихо млея.

Одной рукой Саныч обнимал мои плечи, а другой ласкал мои пальцы.

— Кармен… Кармен, выслушай меня и, пожалуйста, не перебивай. — Я кивнула. — Послезавтра, рано утром, мы уезжаем. Я больше не смогу увидеть тебя до отъезда, еще много всего нужно успеть доделать. Я хочу, чтобы ты знала: ты мне нужна, Кармен. Очень нужна! В Ленинграде у меня остались незавершенные дела и обязательства, я пробуду там три дня, а потом уйду на маршрут. Это на три недели. В группе двенадцать человек, три катамарана. Идем на приполярный Урал, сложный маршрут, мы почти два года готовились. Я командир группы, я не могу отказаться или опоздать. Понимаешь? — Я снова кивнула. — Прошу тебя, Кармен, дождись меня. Пожалуйста…

Я почувствовала горячие ладони на своих щеках. Раевский заглянул мне в глаза своими темными янтарями, и мое сердце ухнуло куда-то вниз и замерло в невесомости.

— Я обязательно вернусь, Кармен! Я вернусь к тебе. Вернусь за тобой, сердце мое…

Свет мой, князь мой ясный… Я сидела на его коленях горячая, мокрая, истекая любовью, как золотистые соты на изломе истекают прозрачным янтарным медом. Саныч, милый, миленький, поцелуй же меня, наконец…

— Я хочу целовать тебя, родная… Но тогда я не смогу уйти, — горячо шептал он, лаская мое лицо глубоким взглядом. — Сердце мое… Карменсита… Только дождись, прошу…

Он прижал меня к себе, а я не удержалась и коснулась губами бьющейся жилки на его шее, потом еще и еще раз… Раевский замер, охнул тихо. Потом я услышала его долгий, прерывистый вздох.

— Мне пора.

Он с неохотой опустил руки, выпуская меня из объятий. Я встала и поняла, что не могу и шагу ступить, у меня ноги подкашиваются.

— Георгий Саныч я — на работе. А для самых близких и любимых я — Юра… — сказал он и шагнул за дверь.

В кухонное окно я увидела, как он вышел из подъезда и решительно пересек двор. У поворота на улицу оглянулся и помахал мне. А я прилипла лбом к оконному