Саныч… Юра… Свет мой, князь моего сердца. Пусть под ноги твои стелется белая дорога. Пусть легким будет обратный путь. Пусть ласкает тебя удача и хранит тебя добрая судьба. А я дождусь, милый мой, миленький… Свет мой, Юрочка…

* * *

Новый смысл заполнил мое сознание. Теперь я начинаю жить в ожидании. В ожидании возвращения безумно близкого мне человека, в ожидании, когда сбудется то, что мы оба загадали. Интересно, это как-то отражается теперь на моем лице?

Придя утром в редакцию многотиражки, я сразу поняла, что у нашего главреда Шауэра тоже что-то изменилось в жизни. Кажется, у него тоже произошла смена смыслов. Обалдеть! Такого сияющего взгляда я у него давненько не замечала. Кажется, его распирало от желания что-то рассказать, но он держал лицо, как истинный самурай из старых, черно-белых японских фильмов. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и только глаза выдавали его состояние.

Когда утренняя планерка закончилась, все потянулись к выходу из кабинета. И тут Шауэр произнес тоном Мюллера из знаменитой военно-шпионской саги:

— Кармен Антоновна! А вас я попрошу остаться.

Первой реакцией было взять под козырек и рявкнуть «я воль, май хер!», но, конечно же, я сдержалась. Начальник подошел, склонился к моему лицу и доверительно, вполголоса сказал:

— Вечером жду у себя. Есть новости.

Я кивнула понимающе.

Еле дождалась конца рабочего дня, меня разрывало от любопытства! Что такого могло произойти в жизни сурового дядьки-главреда, что он аж светился радостью? А ведь у меня самой в жизни тоже произошло нечто важное. Как мы с ним начали совпадать в событиях-то… Очень интересно.

Я заскочила домой переодеться во что-нибудь попроще, чтобы спокойно передвигаться в замызганной коммуналке Шауэра, не боясь поставить затяжку на юбку или вляпаться в жирный угол стола на общей кухне. Прежде чем выйти из подъезда, машинально сунула руку в почтовый ящик и тут же отдернула, уколов палец острым уголком жесткого конверта. Осторожно, двумя пальцами, вытянула его из деревянного чрева почтовой ячейки и рассмотрела. Конверт обычный, не «авиа», только из очень плотной бумаги. Адреса написаны красивым школьным почерком, несколько марок заказной депеши, на круглом черном штемпеле написано «Москва». Дрожащими руками я надорвала край конверта и вытянула сложенный вчетверо листок. Расплывающимся от волнения взглядом прочитала ровные, напечатанные на машинке, строчки:

'Уважаемая Кармен Антоновна!

Ваш рассказ «Цыганочка с выходом» рассмотрен редакционной коллегией отдела художественной прозы и одобрен. Произведение будет опубликовано в ближайших номерах журнала «Юность».

Желаем творческих успехов. Ждем ваши новые работы'.

И подпись: «редактор отдела художественной прозы…»

Я застыла с письмом в руках. А потом чуть не закричала от радости! Мой рассказ будет напечатан в «Юности»! Ой, мамочки! Я все-таки взвизгнула, не удержалась, и пропрыгала на одной ножке по всем классикам, нарисованным на дорожке у подъезда. Вот это новость! Теперь мне тоже есть, чем поделиться с Борисом Германовичем. Уж он-то хорошо понимает, каково это, когда тебя публикуют во всесоюзном молодежном журнале!

В комнате Шауэра стол был заставлен закусками, бутылками, разнокалиберными рюмками и щербатыми тарелками. Соседи по коммуналке пришли со своими табуретками и вилками. Хозяин торжества восседал на стуле с высокой спинкой и наяривал на баяне. Мы дружным хором горланили:

— Славное море священный Байкал!

Славный корабль омулевая бочка.

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Молодцу плыть недалечко…

Официальный повод для праздника звучал так: Борис Германович получил письмо от фронтового товарища, который когда-то закрыл его своей грудью от фашистской пули. Шауэр считал товарища погибшим и сильно горевал. Но товарищ оказался живой и нашелся через «Красный Крест», прислал весточку и приглашает увидеться.

Когда Борис Германович пошел на улицу перекурить, сделал мне знак, чтобы я пошла с ним. Мы спустились, вышли из подъезда и отошли немного вглубь двора, встали у разросшихся кустов колючей акации.

— Тут такое дело, Кармен… — заговорил негромко Шауэр. — Из ветеранского общества «Нормандия» сообщили, что нашлась дочь Жанну. Помнишь, я рассказывал про девушку в концлагере? — Я кивнула. Я очень хорошо запомнила эту историю. — Так вот, Жанну тогда уцелела, спаслась. После моего побега подошли союзники и освободили лагерь. Она вернулась в родные места и родила дочь. Жанну умерла пять лет назад, похоронена на юге Франции. А ее дочь Мишель все эти годы искала человека, о котором ей рассказывала мать.

— Искала вас? — осторожно уточнила я.

Шауэр кивнул. Папироса дрогнула в его пальцах.

— У меня есть дочь, — проговорил он вдруг осипшим голосом. — И даже внуки, двое. На могилу Жанну, во Францию, меня не выпустят, я невыездной. Но Мишель собирается приехать в Москву и познакомиться со мной. Такие дела, Кармен.

Я стояла, забыв закрыть рот. «Ой, божечки мои!» — воскликнула бы Зина, если бы слышала все это. Я вцепилась в руку главреда и сжала, что есть сил.

— Борис Германович, миленький, я так рада за вас! — воскликнула я шёпотом. — Я чертовски рада за вас!

Глаза защипало. Хотелось обнять этого сурового, странного человека с вечно недовольным лицом и сверкающими стальными глазами. Мне стоило больших усилий удержаться.

Шауэр поморгал, сбрасывая с ресниц непрошеные слезы, и снова посмотрел на меня.

— Ну, а ты чего сияешь, как медный таз при луне? — спросил он и прикурил новую беломорину.

Я вложила ему в руку письмо из редакции. Он быстро пробежал текст, вернул мне и спросил:

— «Цыганочка с выходом» — это про что?

— Это про любовь пленного красноармейца и французской цыганки, в концлагере, — начала я. — Когда вы обмолвились о Жанну, я запомнила ваши слова. И меня потом просто накрыло, я вдруг увидела, как фильм в голове, историю этих людей. Написала рассказ и послала в «Юность», еще в конце мая, без всяких надежд. Просто очень хотелось поделиться этой историей. А она взяла и понравилась редколлегии. Здорово, правда?

Шауэр усмехнулся печально и кивнул.

— Поздравляю, девушка. Почему-то даже не сомневаюсь. А кстати, как зовут героя в рассказе? Надеюсь, ты не дала им наши реальные имена?

— Нет конечно! Что вы, Борис Германович, у всех нормальных писателей есть своя «техника безопасности», если угодно. У героев в рассказе, конечно же, вымышленные имена. Парня я назвала Иваном, а девушку Соле́й…

Лицо главреда вытянулось, бледность прошла волной, заостряя черты.

— Как?.. — прохрипел он и впился взглядом в мои глаза.

Меня пробрал холод, я нервно поежилась.

—