Мы пожали друг другу руки.

— Только и вы не рассказывайте никому, что я ревела и рвалась позвонить за границу, — попросила я.

— Уже забыл, — ответил он.

Счастливая, я побежала в общежитие.

Глава 9

Наглый слон и родовое гнездо

Ну вот, теперь я смогу заснуть спокойно. А завтра, вернее уже сегодня, в воскресенье, еще раз метнусь на переговорный уже здесь, в Камне, дозвонюсь до Зины и попрошу прислать мне фотографии. Только бы мама раньше времени не узнала. Почему-то я очень боялась растревожить ее воспоминания.

И только теперь я вспомнила об Алексее. А что, если заботливый папаша сказал ему то же, что мне? Что он когда-то «полюбил» мою маму, и у Лехи есть единокровная сестричка. Твою ж канифоль в маслопровод! Бедный Леха! Не потому ли он из дому сбежал и целую неделю где-то отсиживался, а меня на хрен послал? Ой, мамочки…

* * *

С Зиной мы говорили недолго. Отец уже сообщил ей, что у меня тут какая-то катавасия случилась, и Зина только уточнила, какие именно фотки мне нужны. Я подумала, что она вышлет их письмом и приготовилась ждать. Мысленно репетировала гневную отповедь самонадеянному Блинову-старшему.

Мой начальник, Борис Германович, встретил меня в понедельник как ни в чем не бывало, будто в ночь с субботы на воскресенье не пили мы с ним противную теплую водку «из горла», не гоняли ночью на «газике» по стылой трассе, пугая зайцев. Честно сказать, моё ощущение от этого человека, как от какой-то жгучей тайны и скрытой боли, только усилилось. После того, как мы так тесно пообщались, мне стало еще любопытней, что же за человек наш главный редактор. Явно чемоданчик с двойным дном, а может и с тройным. А от его шуточек про шпионов меня так и передергивает. Слишком скользкая тема.

Однако мы оба сидели в редакции с самыми обычными лицами, никто не пытался подмигивать. Обсудили план на неделю и текущие темы до конца ноября и разбежались, каждый в свое поле. Работа, работа и еще раз работа.

* * *

Вечером в среду я сидела у себя в комнате и читала «Новый мир». Негромко бубнило радио, на краю стола стояла кружка с горячим чаем. Зазвонил телефон. Я взяла трубку.

— Кира, тут к тебе пришли. Спустишься? — услышала я голос вахтерши.

— Да, сейчас. А кто пришел?

— Женщина какая-то. Говорит, что твоя знакомая.

— Хорошо, уже иду.

Я быстро надела сапоги и пошла вниз. Когда шагнула в вестибюль, чуть не споткнулась. Рядом с вахтершей стояла наша домработница и милейшим образом с ней беседовала. Я кинулась ей на шею.

— Зина! Зинуля! Ты откуда?

Мы обнялись и замерли. Вахтерша с интересом пялилась на нас. Наконец я взяла Зину за руку и потащила к себе. Усадила за стол, включила электрочайник.

— Как? Откуда ты? — Я не могла успокоиться.

Зина смотрела на меня с любовью, глаза светились тихой радостью, я готова была разрыдаться от счастья снова прикоснуться к теплу родного дома, к теплу самых близких и любящих меня сердец.

— Здравствуй, Мулечка, — проговорила Зинаида, улыбаясь. — Как ты повзрослела-то. А похудела-то как. Совсем, что ли, не ешь тут?

— Да ем я, ем. Ты лучше расскажи, как ты решилась сюда приехать?

— Дак отец позвонил, сказал, что у тебя ситуация сложная, и нужно тебя поддержать. А следом-то ты и сама позвонила, заговорила про фотографии, ну, я и почуяла неладное-то. Чего письма туда-сюда гонять? Проще было самой приехать. Вот я и приехала. Ты давай-ка рассказывай, чего опять учудила-то? Да еще чтобы мать не знала.

Я налила Зине чаю в красивую кружку, поставила на стол баночку варенья, нарезала бутербродов.

— Да я есть-то не хочу, Муля, я днем-то пообедала.

— Ну хоть чаю глотни, — предложила я. — Я просто думаю, с чего начать.

— Дак с начала и начни.

Она взяла кружку и стала по глоточку отпивать. А я вдохнула поглубже и начала рассказывать:

— В общем, тут такое дело… Я по работе познакомилась с одним человеком, с мужчиной. Он на молокозаводе заместителем директора работает. В общем… Он сказал, что знал мою мать когда-то и что я, возможно, его дочь. Вот такие дела, Зина.

Я выдохнула. Она поставила кружку на стол и хлопнула себя по колену.

— Вот же ж… гад какой, а? Когда ж он угомонится-то уже? — запричитала она с досадой. — Вот кобель так кобель! Катерина от него ускользнула, так он через тебя решил до нее добраться. Ну что ты будешь делать, а?

— Так ты знаешь, о ком я? Он сказал, что я вылитая мать.

— Да как не знать-то? По нему все девки верхнекаменские с ума сходили. А он ведь и женился уже, и дите родил, а от Кати-то все никак отстать не хотел. Что б его черти на сковородке жарили, прости ты, господи… — Зина быстро перекрестилась. — Больше года вокруг нее кругами-то ходил, как кот вокруг горячей каши, все выжидал да высчитывал, когда ей восемнадцать-то стукнет, чтоб полюбовницей сделать. Ишь че удумал-то!

— Зина, он сказал, что встретился с ней накануне ее отъезда и того… полюбил. Я посчитала. Как раз за девять месяцев до моего рождения получается, — с трудом сдерживая дрожь в голосе, проговорила я. — Может и правда?..

— Нет! Нет, Мулечка! Он в тот вечер выждал, когда я в ночную-то уйду, да приволокся, кобелина, приставать начал. Да только пьян он был шибко, для храбрости, понимаешь ли, нахряпался, вот и не смог ничего. А Катя-то отбивалась, да в нос ему и заехала. Пока кровь останавливала, он и уснул спьяну-то. А утром-то че? Глаза продрал, глядь — постель всклокочена вся, пятна от крови на простыне да на полу ватки красные. Вот он и размечтался, что, дескать, Катюшку-то спознал. А Кати уж и след простыл! Ах ты ж, едрить тебя на восемь! Вот кобелина… Запихнул муде обратно в подштанники-то и домой, к жене. Вот и вся любовь. Он, видать, как тебя-то увидел, так и вспомнил свою любовь беспутную. Вот дурак-то старый…

— Да не старый он, Зина, мужчина в самом соку, красавец. И сын у