— Влюбилась, что ли? В отца? — Она напряженно сдвинула брови.

— Нет. Разве что в сына… немного.

— А сын-то у него женатый?

— Холостой. Врун, болтун и хохотун. И красавец.

Зина опять быстро перекрестилась и тоже вздохнула.

— Ну дак че? В сына-то можно. Тем более, что холостой. Дело молодое, если че, так-то… Видать, судьба у вас с Катей такая — в мужиков из этой фамилии влюбляться.

— Значит, Блинов маме все-таки нравился? — осторожно уточнила я.

— Ну дак, такой красавец… Как не понравится? Только он ее больше пугал, чем обаивал. Такими жадными зенками на нее глазел-то, что она аж вздрагивала. И женатый, опять же. Чуяло сердечко, что не будет с ним счастья-то, одни только страдания. Вот и не выдержала, сбежала тогда.

Зина отпила еще чаю, вытерла носовым платком глаза и нос.

— А как тогда получилось, что я родилась ровно через девять месяцев?

— Дак мама твоя тогда в проходящий поезд села, на Москву который, а в поезде с твоим отцом и познакомилась. Парень видный, воспитанный. Вот в поезде, пока до Москвы-то ехали, все у них и сладилось. И цветочек свой беленький Катя ему и отдала, по-честному. С первого разу и понесла, красавица моя. Ну а дальше-то ты и сама знаешь, сколь уж раз родители-то рассказывали. Вот и получается, что Катюшка-то, козочка наша, из-под одного охотника выскользнула, да под другого с разбегу и попала.

Зина тихо засмеялась и махнула рукой.

— Да уж… Удачно попала, — согласилась я и тоже развеселилась.

Ну вот и все. Прочь, сомнения и домыслы! Мой отец — Антон Лартик. И никаких Блиновых!

— Зина, а почему мама всем говорила, что ты ее подруга? Как ты согласилась быть домработницей у собственной сестры? Почему? — Эти вопросы тоже не давали мне покоя.

— Дак когда ты родилась-то, Кате стало трудно учиться да еще тебя растить. А учиться она очень хотела. Антон-то свой институт почти закончил к тому времени, Катя отставать не хотела. Вот и написала мне, попросила помочь с дитем да с хозяйством. А все ж вокруг-то думали, что она московская, такая она вся красивая, модная, да говорила по-московскому. Антон и не разубеждал никого. А мне-то тут чего было терять? Работа только. Да и та не бог весть какая. Замуж не вышла, полюбовника не завела. Вот и поехала вам помогать. Катя, видать, стеснялась, что все узнают, из какой глухомани мы родом-то, тем более что Антону работу в дипломатии предложили. Вот мы с Катериной и уговорились, что я, мол, не сестра, а подруга с детства. Да я уж и привыкла потом-то. Че не жить-то, коли все хорошо сладилось?

Мы еще долго разговаривали с Зиной. Когда позвонила вахтерша, чтобы напомнить, что гости только до одиннадцати, а потом общежитие закроют на ночь, я уговорила, под свою журналистскую ответственность, разрешить Зине остаться у меня в комнате переночевать. Вахтерша поворчала, но разрешила. Тем более когда я сказала, что это не просто знакомая, а моя родная, любимая тетя.

Зина достала из сумки бумажный пакет и разложила на столе семейные фотографии.

— Ну вот, как ты просила. Смотри-ка, как ты на Антона-то похожа… Прямо одна моська тут у вас, — приговаривала она, укладывая рядом мои и отцовские детские фотографии. Два абсолютно одинаковых младенца смотрели в объектив, только пеленки да ползуночки на круглых попках были разные. А так, верно заметила моя тетя, мордашки совершенно одинаковые.

Наговорившись всласть, я постелила себе на раскладушке, а Зину уложила на кровать. Утро мы встретили вместе, правда Зина проснулась и встала гораздо раньше меня. И на этот раз она согрела чайник, заварила свежий крепкий чай и приготовила нам бутерброды.

— Мулечка, а ты не хочешь из общежития-то съехать?

— В смысле? Куда съехать?

— Дак к нам. У нас же в городе-то квартирка стоит, двухкомнатная, с кухней, с туалетом, с машинкой сти́ральной. Даже телефон есть, общий, в коридоре. А соседи-то все поразъехались, по северам да по стройкам, за длинным рублем. Так что никто шуметь не будет. Будешь в нашем коридоре хозяйка. Ай нет? Кошечку бы завела.

Я растерялась от неожиданности. Даже в голову не приходило куда-то из общаги перебираться.

— Зинуля, а можно я подумаю? Это так неожиданно…

— Подумай, че… Я в Камне-то еще побуду. А может тебе чего по хозяйству помочь надо? Дак ты скажи, не стесняйся.

— Зина, миленькая, трудяжка ты моя дорогая, — проговорила я и обняла ее за мягкие плечи. — Я подумаю. Спасибо.

Мы позавтракали, собрались и вместе вышли из общежития. Я радостно поскакала в редакцию, а Зина неспеша пошла по своим делам. Мы договорились, что вечером я «прибуду в родные конюшни».

Но сначала… Сначала я должна восстановить историческую справедливость и оборвать хобот одному наглому слоняре!

* * *

Я снова стояла перед высокой тяжелой дверью с ромбами, в бывшем купеческом доме. Я уже ненавидела эту дверь. Нажала на кнопку звонка. За дверью раздались шаги. Скрежет замка.

— Кира? Не ждал вас… — немного растерянно проговорил Николай Петрович.

Ну еще бы! Не ждал он.

— Я ненадолго, — сказала я деловым тоном. — Мне нужно всего лишь десять минут вашего драгоценного времени.

Блинов удивленно вскинул брови и распахнул дверь шире, приглашая войти.

— Проходите.

Я шагнула в знакомую прихожую, сама решительно сняла пальто и вопросительно посмотрела на хозяина.

— Вы не против поговорить на кухне? — спросил он, стараясь говорить негромко.

В это время в гостиной горел яркий свет, слышался звук какого-то фильма по телевизору. Из-под закрытой двери комнаты Алексея пробивалась полоска света.

— Нет, не против, — храбро ответила я.

Мы прошли в кухню, Блинов прикрыл застекленную дверь. Он меня, конечно, не ждал, но одет был, как и в прошлый раз, в хорошую синюю рубашку и джинсы. Видимо, он и дома хотел выглядеть хорошо. Ну, молодец, что тут скажешь.

Я села, выложила на стол бумажный пакет и начала доставать из него фотографии, последним выложила лист бумаги с таблицей, напечатанной на машинке. Демонстративно посмотрела на свои наручные часики и засекла время.

— Итак, начнем по пунктам, — сказала я голосом ласкового прокурора и плотоядно улыбнулась.

Блинов растерянно кивнул и сел напротив.

— Вечером 25 июня вы пришли к моей матери, Екатерине Щербаковой,