Милый мой папа, ты всегда меня сходу понимал.

— Я позже обязательно все тебе объясню, а пока так надо, — тараторила я и представляла, как сейчас там, в Париже, он понимающе кивает головой. — Пап, ты мне нужен как мужчина.

— Вы уверены? Всегда к вашим услугам.

— Пап, я решила написать исторический роман, — начала я. — Главный герой на пути к своей цели встречает неприступную крепость, — я с особым ударением произнесла последнее слово. — Как думаешь, что у него там было с этой крепостью? Осада была долгой? Был ли рыцарь первым завоевателем?

Со стороны это, наверное, звучало полной галиматьей, но я была уверена, что папа все понял. Мне важно было знать, что он меня сейчас правильно понимает. А что поймут те, кто прослушивает международные звонки по долгу службы, и поймут ли вообще хоть что-нибудь — меня не волновало.

Это был особый язык, который я придумала еще в детстве. Когда мне хотелось спросить у отца что-то нестандартное, и чтобы никто другой из взрослых не понял, особенно мама, я начинала обсуждать с ним некую вымышленную сказку. В нынешней ситуации это был роман. Под рыцарями, принцессами, драконами и замками мы подразумевали вполне конкретных людей или события. Вот и сейчас «крепость» — это моя мама, а «рыцарь» — отец.

— Крепость? Ах, кре-епость… — задумчиво протянул папа. — Если это нужно для вашего романа… В общем, дело было так. Рыцарь со своей свитой направлялся в столицу королевства. И вдруг на пути он увидел прекрасную белую крепость, неприступную и гордую. Она была так прекрасна, что рыцарь решил, во что бы то ни стало, завоевать ее. Рыцарь начал осаду, но не силой. Он послал защитникам крепости подарки. Но крепость не открыла свои ворота. Рыцарь не сдавался и однажды, под сенью ночи, атаковал. Твердыня была повержена, в пробоину в стене хлынули верные воины рыцаря, но утром все увидели, что, несмотря на разрушения, стены крепости остаются так же белы и прекрасны. Рыцарь предложил защитникам крепости свое покровительство и помощь. Крепость стала частью родовых владений рыцаря и жемчужиной его графства. Такой вариант пойдет?

— Еще как пойдет, папа! — сдерживая радостную дрожь в голосе, ответила я. — А рыцарь точно справился сам? Может там до него уже какой-нибудь подкоп был?

— Э-э-э… Понимаешь…те, в таком деле, как взлом крепостной стены, невозможно ошибиться. Либо стена сплошная и крепкая, тогда нужно приложить определенные усилия, чтобы проломить ее, либо там уже есть трещина, пробой, лаз, и тогда все гораздо проще. Я понятно излагаю?

— Ага, — я кивнула телефону. — Приятно иметь дело со специалистом. Значит, стены этой белой твердыни были девственно чисты и крепки? Отлично! Ты мне очень-очень помог, папочка! Люблю вас, целую, обнимаю! Подробности потом.

Я выскочила из кабинки, мне хотелось кружиться и кричать «ура», как в детстве. Теперь я точно знаю, что мой отец был у моей мамы первым мужчиной, что до него она оставалась нетронутой, девственной крепостью с белоснежными стенами. А фантазии Блинова, что он сделал моей матери ребенка, это всего лишь его воспаленный бред. Пусть с ним и остается.

Я начала судорожно вспоминать, какие есть способы подтвердить отцовство, кроме слов «очевидцев». Можно сравнить лица на фотографиях. Мне все говорят, что, когда я стою рядом с мамой, я вылитая мама, а когда стою рядом с папой, то вылитый отец. А еще можно проверить группу крови. Есть определенные сочетания групп крови родителей, которые формируют строго конкретную группу крови у ребенка. Это, конечно, не самый надежный метод, но попробовать стоит. Вот так, уважаемый господин Блинов, я буду защищать свою семью и не позволю влезать в нее всяким левым мужикам!

Я подошла к кушетке и тронула Шауэра за плечо.

— Борис Германович, просыпайтесь. Пора домой.

Он вздрогнул, сдвинул шапку вверх и открыл глаза.

— Все, что ли? — спросил он сиплым ото сна голосом.

— Да, все. Можно ехать обратно. Я очень вам благодарна.

Он встал, поправил шарф, застегнулся на все пуговицы. Мы пошли к выходу.

Когда устроились в машине, главред достал из-за пазухи початую теплую бутылку.

— Надо подкрепиться на дорожку, — сказал он, протягивая бутылку мне. — Мы же с тобой со вчерашнего дня ничего не ели.

Я замахала руками.

— Нет! Ну нет же. Это же не еда!

— Глупая девчонка, — с усмешкой ответил он, — что ты знаешь о еде? Это очень калорийный продукт.

— Но как вы поведете машину пьяный?

— Как сюда вел, так и отсюда поведу, — невозмутимо ответил главред. — Хватит трындеть. Давай пей, пока я добрый. А то сам тебе в рот залью.

Я почему-то поверила, что он, действительно, снова это сделает. Бр-р… Лучше сама. Я глотнула пару раз и отдала ему бутылку. Шауэр приложился как следует и убрал остатки обратно за пазуху. Завел мотор, дал машине немного поурчать для прогрева и вырулил со стоянки на улицу.

Я снова и снова прокручивала в голове разговор, историю рыцаря и крепости. Папка, дорогой мой папка, как хорошо, что ты у меня такой умный и трезвомыслящий. Как спокойно ты говорил, как логично выстроил всю эту басню, ни разу не сорвался, не заставил меня пожалеть об этом разговоре или устыдиться. Как же я люблю тебя, папа!

А Борис Германович гнал верного «козлика» обратно, по зимней трассе, на которую уже начали выползать дальнобойные фуры и грузовики. Мы возвращались в Камень Верхний.

— Судя по твоему сияющему лицу, разговор удался? — спросил Шауэр.

— Да, все замечательно, — ответила я, перекрикивая шум мотора.

— Тогда запевай, Кармен, а то скучно так-то ехать, — скомандовал мой начальник.

Я бодро запела:

— Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы, пионеры, — дети рабочих…

Он рассмеялся. Пока ехали обратно, я успела спеть «Куба — любовь моя», парочку романсов Аллы Баяновой и несколько революционных песен, которые подхватил главред. Когда подъехали к сараю, в котором Шауэр хранил свою лихую «тачанку», он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом и сказал:

— Никакая ты не шпионка, Кира Ларина. Только, пожалуйста, не рассказывай никому, что я тебя в область возил. Обещаешь?

Я удивилась, но виду не подала, только улыбнулась в ответ.

— Обещаю, Борис Германович. Значит, вы передумали сдавать меня «куда следует»?

— Передумал. Такая певчая птичка нашей