— Запрыгивай, Кира Ларина, пока не передумала!

Я обежала машину и забралась на сиденье рядом.

— Держись за что-нибудь, — сказал Шауэр, — погоним с ветерком!

Он аккуратно вырулил со двора на улицу, добавил газу и уверенно погнал по опустевшим зимним улицам засыпающего города. Я вцепилась в кожаную петлю над дверью.

— Сейчас печка раскочегарится, будет потеплее, — проговорил главред. — Небось, на таких лимузинах не ездила, а?

— Нет, не доводилось. Откуда у вас «козлик», Борис Германович? Их же простым гражданам, вроде как, не продают? Только если вы председатель колхоза или милиционер Анискин.

— Да так, повезло, по случаю, — довольно улыбаясь, отвечал Шауэр. Ему, видимо, было приятно, что я заценила его машину. — Пока едем, давай, рассказывай, чего у тебя стряслось. Я же должен понимать, ради чего рискую?

— Борис Германович, миленький, я не могу вам все рассказать. Дело в том, что мне нужно позвонить за границу, понимаете? А это только с областного Узла связи можно сделать.

— За границу?

— Ну да, у меня родители в Париже. Они там работают. А мне очень-очень надо прямо сейчас с ними поговорить, понимаете?

— Чего ж не понять, — отозвался главред и прибавил газу. На ночной дороге было пусто. Свет фар пронизывал двумя желтыми спицами плотную ткань морозной тьмы. — Ты, часом, не шпионка, а? А то и имя у тебя подходящее, Кармен Лартик — настоящий шпионский псевдоним.

— А если шпионка, тогда что? — осмелев, спросила я.

— Тогда сдам тебя куда следует, тепленькую.

— Сдавайте, Борис Германович, только сначала дайте с родными поговорить. А потом, куда хотите, сдавайте.

Шауэр покачал головой, улыбаясь. Он крепко держал руль. А ведь перед этим он показался мне пьяным. Да и на скамейке мы с ним еще теплой водки хлопнули. Но сейчас он был сосредоточен, уверенно вел машину по ночной дороге и, вообще, выглядел очень мужественно, как герой милицейского детектива. Это было неожиданно. Почему-то я чувствовала себя рядом с ним почти спокойно. Только трясло на неровном снежном накате.

— Ты давай, щебечи чего-нибудь, чтобы мне спать не хотелось, — сказал главред. — А то как начну храпеть за рулем, улетим к едрене фене, костей не соберем.

— Что щебетать?

— Да что хочешь. Хоть анекдоты. Лучше матерные, бодрят.

— Я матерных не знаю, — смутилась я. Нет, вообще-то, я знала и такие анекдоты, но у меня язык не повернется рассказывать их своему непосредственному руководителю. — А хотите, я буду петь?

— Валяй, моя Кармен!

Впереди, в свет фар, выскочил здоровенный заяц и в два прыжка пересек дорогу. Я взвизгнула. Главред захохотал.

— Бодрит! — гаркнул он радостно.

А я, с перепугу, запела на французском «Марсельезу». Не столько пела, сколько вопила, перекрывая шум мотора, и размахивала руками в такт. На последнем куплете Борис Германович вдруг подхватил раскатистым, поставленным баритоном, а допев последние слова, смачно сматерился. Я замерла с открытым ртом. Во дает мужик!

— А «дойч» умеешь, моя Кармен? — рявкнул он с каким-то звериным азартом.

Скорее от неожиданности, чем из любезности, я запела на немецком «Моя Лили-Марлен», и Шауэр подхватил почти сразу. Мы пели на два голоса, и это было здорово! Когда дорогу снова пересекли какие-то полоумные зайцы, я даже не успела испугаться. Лихой «козлик» несся в ночи по белому полотну трассы, мелко подпрыгивая на снежных морщинках, а его хозяин крепко держал руль, казалось, он сам и есть эта железная машина.

— Браво, Борис Германович! — я захлопала в ладоши. — У вас прекрасный голос. А откуда такое знание языков?

— Ну, не ты одна у нас образованная, — уклончиво ответил Шауэр. — Или думаешь, раз сижу в глуши на каком-то заводе, так и не гожусь ни на что?

— Что вы, Борис Германович, и мыслей таких не было. — Я замахала руками. — Просто это так неожиданно… У вас очень хорошее немецкое произношение. Да и французское тоже приличное. А вы раньше никак не проявляли свои знания.

— А чего их проявлять-то? Это все нужно только к месту. А так-то чего выпендриваться? Перед кем? — он посмотрел на меня и хитро подмигнул.

Я вдруг испугалась. А что если он сам и есть шпион, самый настоящий? Окопался в глухой провинции, на радиозаводе, сидит, как клоп в ковре, и ждет, когда его спецслужбы снова привлекут к работе. А что? Запросто! От этой догадки у меня похолодели пальцы. Ну вот, вляпалась, едрить Васькину ночнушку… И, словно услышав мои мысли, главред добавил:

— Кармен, ты уж, пожалуйста, не рассказывай никому, как мы тут с тобой на разные лады шпрехали. Договорились?

Я кивнула. Буду молчать, как рыба, только бы довез до переговорного. А потом пусть делает, что хочет.

— Ну вот, подъезжаем, — сказал он радостно. — Сейчас еще минут двадцать по городу до Узла связи, и будем на месте. Тебе там долго ждать?

— Наверное, — неуверенно промямлила я. — Обычно международные звонки долго ждать приходится. Хотя сейчас уже ночь, может линии не так сильно загружены?

— Посмотрим. Я, в любом случае, без тебя-то не уеду. Посижу, подремлю там в уголке.

Я кивнула и благодарно улыбнулась. Некогда мне бояться. Мне нужно получить ответ на жизненно важный вопрос. А бояться я буду потом.

В зале переговорного пункта было много народу, хотя по времени это была уже середина ночи, третий час. Я встала в очередь к окошечку оператора, заполнила бланк заказа. Краем глаза наблюдала, как Шауэр вошел следом, высокий черный силуэт, прошел в конец зала, опустился там на кушетку и привалился спиной к стене, сдвинув шапку на глаза. У меня было странное чувство: с одной стороны, я ощущала защиту, а, с другой стороны, не решалась подумать, что, может быть, кроме защиты, в его поведении есть какой-то другой подтекст. Нет, не сейчас. Сначала дозвониться своим и спросить…

Что же спросить?

Связи с французским Парижем я ждала часа полтора. Наконец услышала в динамике: «Париж, пятая кабина». Зашла в закуток, села на откидной стульчик и прижала к уху холодную пластмассовую трубку.

— Алло! — услышала папин голос.

— Алло, папа! Это я. Только, пожалуйста, сделай вид, что это по работе звонят. Чтобы мама не догадалась.

— Слушаю