Фая выпрямилась и обернулась. Все окна колледжа были ярко освещены, было видно, что в зале уже кружились пары, и только у крайнего, раскрытого на одну створку окна стояла от всего отрешённая Лариса. У парадного подъезда швейцары распивали бутылочку.

Фая медленно пошла по узкой аллее. Поравнявшись с огромным сухим дубом, она подняла голову и в голых, корявых, широкораскинутых ветвях увидела сгусток тьмы, очерченный в птицу. Бесплотная иссиня-чёрная птица растопорщила крылья, потом сложила их, нахохлилась и моргнула фосфорическими глазами.

От испуга Фая попятилась и побежала, но не к корпусу колледжа, а к воротам. Чугунные ворота были чуть приоткрыты. Сидя на корточках, привратник спал, но секиру держал в руке крепко. Фая вышла за ворота, пересекла дорогу и двинулась по тротуару вдоль жилых домов.

Сзади раздался вой сирены, несколько полицейских машин промчались мимо, но одна остановилась, и из неё выскочили трое.

Фая свернула за угол, быстро побежала и наткнулась на малярную лестницу, приставленную к стене здания с небольшой нишей для статуи. Она взлетела вверх по лестнице, оттолкнула её от себя ногой — и лестница с грохотом упала на асфальт. Фая встала в углубление стены и затаилась. Свистя, пробежали мимо полицейские. И всё неожиданно стихло.

Человек, что-то тихо насвистывая, не спеша приближался к дому с нишей. Фая сначала замерла, потом, когда он был совсем рядом, крикнула:

— Эй!

Мужчина остановился и посмотрел вверх.

— Помоги мне слезть отсюда.

Он молча поднял лестницу, приставил её к стене — и, когда Фая спустилась до половины, протянул ей руки. Опираясь о его плечи, Фая прыгнула. Он легко подхватил её и не сразу выпустил.

— Кто такая?

Где-то недалеко раздался полицейский свисток, за ним топот ног.

— Бежим! — сказала Фая.

— Куда? — спросил мужчина.

— К тебе, конечно.

Она схватила его за руку, и они побежали. С визгом пронеслись патрульные машины. Зашумел мелкий конденсат, и в воздухе зарябило.

5

Комната могла бы казаться чистой, если бы не стены: сальные, изрисованные чёрной краской, с пробоиной, заколоченной фанерой. За стеной были отчётливо слышны бой барабана, топот, крик, скрип и сладострастные стоны.

Седые волосы хозяина опускались до плеч, но он не был стар.

Фая спросила:

— Говоришь, это общежитие для нищих? А кто разрисовал стены?

— Те, кто здесь жил до меня.

— Ты не сказал мне, как тебя зовут. Ах да, вспомнила! Ты — мусорщик по кличке Мастодонт, или попросту Маста. Как я тебя сразу не узнала. Ты же чистишь помойки. Не так ли? — Фая села на диван. — Хорошо или плохо, когда женщина всё знает?

— Значит, ты всё знаешь? — Маста зажёг керосинку, притулённую в углу. — Сейчас я приготовлю кофеёк. Значит, ты всё знаешь? — повторил он и хитро прищурился. — А что такое ветер, знаешь?

— Нет.

— А дождь?

— Нет.

— А снег?

— Нет. А ты знаешь?

— Не знаю, — печально вздохнул он.

— Зачем же спрашиваешь у меня? — рассердилась Фая. — Меня не учили разгадывать загадки, на которые нет ответа.

— А чему тебя учили? — примирительно спросил Мастодонт, доставая из старого буфета металлическую кофеварку с деревянной ручкой.

— Меня учили искусству танца и искусству любви, — и, не меняя интонации, добавила: — Здесь очень экзотично. Ты не будешь возражать, если я останусь у тебя до утра?

— Конечно, нет. Располагайся и будь как дома.

Фая встала, прошлась по комнате и, пока Маста стоял к ней спиной, склонившись над керосинкой, подошла к стене с заплатой, чуть сдвинула фанеру в сторону и заглянула в щель. В прокуренной комнате несколько крепких парней, скрестив по-турецки ноги, сидели на полу. Перед ними была водка, картошка и хлеб. Они о чём-то спорили. Ещё один парень бил в барабан, заглушая женские стоны: за пустым книжным стеллажом, похожим на решётку, двое обнажённых, он и она, ласкали друг друга на скрипучей койке без одеяла и без стеснения. Посреди комнаты трое мужчин плясали какой-то дикий танец.

— Посмотри, какой красивый у меня буфет, — громко сказал Маста, повернувшись к Фае с кофеваркой в одной руке и с полотенцем в другой.

Застигнутая врасплох Фая вздрогнула, задвинула фанерой дыру и с чувством неловкости отошла от стены.

— Каждое утро я говорю ему: «Буфет, я люблю тебя!» — договорил Маста как ни в чем не бывало.

— Завтра ты ему это тоже скажешь? — с показной развязностью пробормотала Фая.

— Обязательно. А что бы ты над нами не смеялась, я шепну ему это на ушко.

— Интересно, где у буфета уши? — поддержала разговор Фая, присаживаясь к столу.

— Догадайся.

— А если я недогадливая?

— Твои проблемы, — сказал Маста, выставляя на стол угощения: сахар, баранки, сухари. — Он налил и пододвинул ей полную чашку дымящегося кофе.

— А как же мы с кофейком уснём? — спросила она.

— Э-э-э… что с кофейком, что без кофейку — спать не придётся.

— Это почему же?

— Соседи гудят. Разве не слышно?

— Да-а-а… жизнь тут, конечно, весёлая. Ты, наверно, никогда не скучаешь?

— Нет. От скуки мне не подохнуть. Подыхаю от веселья.

Они замолчали. Фая взяла кусок сахару, опустила его в чашку. Мастодонт смотрел, как она медленно размешивает сахар, как медленно подносит чашку ко рту, как делает первый глоток. Смотрел и улыбался: она напоминала ему гибкую ветку берёзы с набухшими почками.

— Страшно… здесь… — сказала она потупясь.

— Бойся на свете двух вещей: холеры и Государя, а всё остальное — ерунда, — сказал он.

Фая резко подняла голову и внимательно посмотрела на него, оглаживая взглядом седые волосы, размётанные по плечам, и тонкие бледные губы. Он тоже смотрел на неё. Потом спросил:

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать. А тебе?

— А мне — сорок.

— А что случилось с твоими соседями?

— А что с ними могло случиться? — переспросил Мастодонт. Прислушался и удивился: за стеной было тихо.

Поднявшись из-за стола, он подошёл к заплатанной дыре, сдвинул фанеру и заглянул в щель: комната была пуста.

— Отлично! Они куда-то ушли.

— Я устала. Где я буду спать?

— На диване.

— А ты?

— Не переживай. Я найду себе место. Раздевайся, я выйду.

Когда погасили лампу, лунный свет отпечатал на полу квадрат окна.

Засыпая, Фая подумала: « Маст… а он… красивый…»

Девушка ровно дышала, когда Мастодонт вернулся в комнату. Он бросил на пол фуфайку и лёг, подложив под голову