— Гнатка, а это не иволга ли кричала? — наклонился через перила балкона-гульбища Всеслав, привлечённый знакомым резким звуком.

— Она, княже, — буркнул снизу Рысь. До этого снова крикнув соколом так, что половина народу на дворе задрала головы. А вторая кинулась в разные стороны, но чётко и слаженно, как будто каждый точно знал, где ему нужно быть именно сейчас. И полезли изо всех углов серые нетопыри, как неупокоенные души в старом кино про то, что панночка помэ́рла.

— Ну? — князь явно ждал более развёрнутого доклада.

— Гости. Долгожданные. Гарасимова родня их ведёт, — не переставая отмахивать команды обеими руками в разные стороны, отрывисто ответил воевода. Явно озабоченный тем, как хорошо сделать своё дело, больше, чем тем, не решит ли князь и все, кто крутился на подворье, что ответы Рыси не слишком вежливы и почтительны.

— Помощь нужна? — коротко спросил Всеслав.

— Волко́в бы Полоцких отрядить на каток, — подумав, поднял голову Гнат. — Пусть до вечера покатаются, поучатся, потренируют приезжих. Народец бы из города утёк. Ловчее вышло бы.

— Ставра мне! — гаркнул Чародей, поднявшись от перил.

— Чего орать-то так? Чуть сердце не зашлось! — раздался прямо из-за спины привычный хриплый голос, чуть было не напугав князя. Как умудрялся Гарасим ходить неслышно по скрипучим, «музыкальным» половицам гульбища, по-прежнему оставалось для многих загадкой.

— Тебя-то мне и надо! — потёр руки Всеслав, кивнув приветственно и ему, и ручному медведю, персональному шофёру, грузчику и консильери старого убийцы. Отметив, как оба они вздрогнули от вполне миролюбивого, вроде бы жеста. — Гостей жду от родни твоей, Гарасим. Скоро, сегодня, до темна обещались. Надо, Ставр, быстро ледню́ устроить. Пусть гости с нашими покатаются, разомнутся. Оба состава Полоцких Волко́в на лёд, да торговцам дай знать, что сегодня княжьи люди сборов-мы́та в казну брать не станут. Пусть развернут палатки свои, да не скупятся!

— Сделаю, княже! — расцветя, завопил хриплый бессменный судья, гроза ледовых дружин, и саданул локтем в «спинку сиденья» так, что на заросшем лице «шофёра» проскочило страдание. Видно, чувствительно попал куда-то. Но на скорости передвижения «шагохода» это не отразилось никак.

Когда бурая огромная тень скаканула с гульбища прямо на двор, минуя ступени лестницы, зрители, разевавшие рты на продолжавшуюся Гнатову пантомиму, который, судя по жестам, уже обещал кого-то убить трижды самым страшным и безжалостным способом за недостаточное служебное рвение, сыпану́ли во все стороны, как куры от коршуна. По-крайней мере, пригибались и голосили они очень похоже. Буривоев медведь на произведённое впечатление не отреагировал, набирая ход так, что только снег из-под подшитых валенок полетел. БТР, а не человек.

Навстречу второму по счёту малому отряду выехали Алесевы и Гнатовы. Провели через тот самый, знакомый древлянам, хутор, где покойный муж зав.столовой, Домны, пчёл в своё время держал. Там и разгрузились, в основном. Пока весь Киев орал на трибунах и вокруг ледовой коробки, где поочерёдно выхватывали от непобедимых Полоцких Волко́в то Стражи, то черниговские Орлы, то переяславские Лоси, на княжье подворье, через тайный ход под западной стеной, вкатились трое возов-саночек. На Почайне-реке стояли крик и гам, покупали, беспощадно торгуясь, рукавицы, ленты и шапки с символикой «гостевых» команд, которые за астрономические суммы успели выткать и вышить здешние рукодельницы по срочному заказу Ярославичей. За стенами и воротами княжьего подворья было тихо. Но пока на льду шли баталии, пусть и шуточно-тренировочные, между хозяевами и гостями, и город почти в полном составе болел за своих, которыми, как ни странно, считались и Стражи, и Волки, на Всеславовом дворе суета стояла ничуть не меньше, чем на трибунах. Просто люди здесь собрались такие, которые умели делать всё необходимое без лишнего шума.

— Сколько? — отрывисто выдохнул я, поворачиваясь к распахнувшейся двери. Вар с Немым стояли у стола, зная, что раненых принесут и положат без их помощи. Их работа, которую по-прежнему некому было доверить, заключалась в другом.

— Трое, — выдохнул запалённо Гнат, что встречал и сопровождал прибывших лично.

— Шестеро ж было в отряде? — голос Дарёны прозвучал как-то непривычно звонко и чисто в операционной.

Отвечать не стал никто.

Как их смогли привезти ещё дышавшими — я не имел ни малейшего представления. На них места живого не было. Стрелы, ножи, копья, колотые, резаные и рваные раны, жгуты, наложенные чёрт знает когда… Но думать о том, что сила их кончилась, и удача покинула было нельзя. Как и о том, что у меня дрогнет или запоздает рука. Или нить слетит с пальцев. Видимо, здешний антураж начал и на меня, советского доктора, оказывать своё странное, необъяснимое влияние. Когда ты точно знаешь, что за спиной и за плечами стоят ушедшие за Кромку предки, а ещё дальше за ними — сами Боги, от которых и вели свой род напрямую русские люди, ошибиться становится ещё сложнее, чем когда за спиной больше полувека операций и школа отечественной хирургии.

Дарёна удивила. Когда поднялась на лавку, не кладя ладони на виски́ того, кого я решил оперировать первым, и запела, глядя куда-то необъяснимо далеко. И отключились все трое, и на столе, и на носилках. Даже Вар, кажется, «поплыл». Но Ян врезал ему носком сапога по щиколотке, памятуя о том, что стерильными руками ничего и никого трогать нельзя, какая бы ни выпала надобность. Видимо, усилившийся русский сонный напев на латгала не действовал. Или доходил чуть позже.

Пожалуй, и хорошо, что часов в операционной так и не появилось. И считать время можно было лишь очень примерно. По примерной продолжительности той или иной манипуляции, по числу наложенных швов, по тому, сколько раз вытирали мне лоб тампоном из чистой свёрнутой холстины, удерживаемой хватом-зажимом. Но это было очень субъёктивно.

Руслана, шутника и балагура, спасти не удалось. Выбранный первым, он умер на столе. Отшвырнув инструменты, я развернулся перемываться, чтобы не лезть в нового пациента руками, на которых на пальцах ещё блестела, а выше — отлетала невесомыми розово-красными кплёнками подсыхавшая кровь свежего покойника. Жена, глядя куда-то в непознанное, вела напев по-прежнему ровно и без пауз, будто и не дышала вовсе. Главное, чтоб ребёнку