Хороших ходов не было. Только плохие и очень плохие. Какой из них выбрать, чтобы хотя бы сохранить лицо. Открыв Скрижаль, я выбрал Руну Ледяной Звезды и атаковал ей Роршага. Ожидаемо, его хоть и замедлило, но видимого вреда не принесло. В следующий момент со стороны Ами с гудением в кошмарный комок щупалец попал Огненный Шар. И это подействовало. Экстремальная смена температур заставила пласты плоти поплыть, а затем и потечь мерзкой вонючей жижей. Эта атака дала возможность Чору подобраться ближе к Сфере, чем это удавалось мне. Нужно было отвлечь от него внимание.

489 капель Звёздной Крови.

Я призвал из Руны плазменную винтовку «Копьё» и выстрелил. Энергетический болт оставил зияющий кратер в плоти, но увы, не поставил точку в этом противостоянии. Бросив мощное оружие болтаться на ремне, призвал Зирдиновое Копьё.

Это не был план. Это был жест отчаяния, последний бросок костей на стол, где все ставки уже проиграны. Я не мог добраться до меча. Я не мог сломать обод физически. Но я мог создать возможность. Для своей команды.

Собрав волю в кулак, я проигнорировал собственную боль, вливая всё, что осталось от моей Звёздной Крови, не в исцеление, а в атаку.

Руна Великий Щит Обжигающего Света!

Руна Сияние!

Таранный Рывок!

Яркая вспышка Игг-света взорвалась передо мной, ударив по Роршагу. Это не причинило ему серьёзного вреда, но ослепило, заставило отшатнуться, инстинктивно втянуть щупальца. Это дало мне секунду. Одну драгоценную секунду. Я влетел тараном в кратер, оставленный плазменным болтом. Чудесный материал копья с хлюпанием погрузился в некроплоть по самую пятку древка.

В хаосе безысходности всплыли слова Лис. Как спасательный круг в ледяной воде. «Руну нужно применять к повреждённому конструкту!»

Мысль была острой и ясной, как укол ледяного стилета в сердце.

— ЛИС! — мой ментальный крик прозвучал хриплым карканьем, но в нём была вся моя вера. Вся моя надежда, эта скверная, но такая живучая привычка.

— НАРУШЕНИЕ СВЯЗЕЙ! В ОБОД! СЕЙЧАС!

Я не видел, что Чор уже рубанул обод керамитовым десантным ножом, и Лис не колебалась. Она поняла. Её рука взметнулась вверх, и серебряная сфера, сотканная из Звёздной Крови, сорвалась с её ладони, устремляясь не в копошащуюся массу некроплоти, а в ту самую зазубрину на последнем обруче, которую я оставил, а углубил Комач.

В тот же миг раздался оглушительный треск, как будто реальность раскололась надвое. Механизм, удерживающий Чёрную Сферу, задрожал, как раненый зверь, завибрировал. Пульсация, исходившая от артефакта, стала хаотичной, неровной. Роршаг издал псионический вопль, щупальца отступили, корчась от боли. Боль затопила сознание, вымывая всё, кроме инстинкта. Я пошатнулся, кровь из раны в боку хлестала, заливая одежду и капая на базальтовый пол липкими, темными каплями. Враг не пал. Его форма искажалась, растягиваясь, и я увидел, как новые отростки тянутся к нам.

Но это было уже не то же самое. Впервые за всё время боя Роршаг выглядел уязвимым. Впервые за всё время боя у нас появился шанс. Не победы — ещё не победы, но шанс. И этого было достаточно, чтобы продолжать бороться. Даже если бы это стоило мне жизни. Даже если бы это стоило нам всех жизней. Иногда шанс — это всё, что остаётся у человека, когда он уже готов сдаться. Шанс — это последний луч света в кромешной тьме, который заставляет тебя идти вперёд, даже когда ноги отказываются повиноваться.

Я посмотрел на своих друзей, на тех, кто остался со мной до конца. На Соболя, который стоял, как скала, несмотря на усталость. На Лис, которая нашла в себе силы действовать, когда всё казалось потерянным. На Ами, которая встала, несмотря на раны. На Чора, который бежал в бой с одним лишь десантным ножом в руке. И в этот момент я понял, что мы не обычная команда. Мы уже были чем-то вроде семьи. И семья не сдаётся. Семья борется до конца.

Собрав последние силы, я поднялся на ноги. Боль была всё ещё сильной, но я научился жить с болью. Боль — это напоминание о том, что ты ещё жив. И пока я чувствую боль, я ещё могу сражаться. Я ещё могу бороться. Я ещё могу надеяться.

— К бою! — прорычал я, перекрикивая гудение, исходящее от Сферы.

Голос звучал чужим, сорванным.

— Алексей, держи центр! Чор, фланги! Ами, со мной! Лис, используй Нарушение Связей по откату!

Битва продолжалась. И пока мы дышали, пока мы сражались, пока мы надеялись, эта битва не была проиграна. Пока сердце бьётся в груди, пока рука может сжать оружие, пока разум может строить планы — битва продолжается. И в этой битве нет места для сомнений. Нет места для страха. Есть только здесь и сейчас. Только этот миг. Только этот удар. Только эта победа.

368

Я бросился вперёд с Зирдиновым Копьём в руках. Оно прошло сквозь тело Роршага, как сквозь туман, но в глубине этой туманной массы что-то дрогнуло — ни плоть и ни кость, а сама суть его существования, та чёрная нить, на которой держалась его воля.

Алексей бросился вперёд, его техномеч сверкал в воздухе, рассекая щупальца, которые метнулись ко мне. Каждый взмах был точным и смертоносным, как удар ассасина. Соболь был движением. Его техномеч, раскалённый до белого свечения от перегрузки энергоячейки, врезался в бок Роршага с яростью парового молота. Воздух вокруг вспыхнул озоновой синевой. Каждый удар капитана был точен — его клинок словно выгрызал и выжигал. Раскалённый металл не резал некроплоть, он расплавлял её, превращая щупальца в дымящиеся, обугленные лохмотья. Из них сочилась густая, чёрная субстанция, шипевшая на базальтовом полу, как концентрированная кислота. Алексей не кричал, не ругался — он дышал коротко и ритмично, сберегая дыхание. Его движения были экономны, без лишних жестов, без театрального пафоса. Каждый удар — не искусство фехтовальщика, а выверенное движение корабельного механика, знающего, по какой заклёпке нужно бить, чтобы развалился весь корпус. Он просто делал своё дело — разбирал врага на запчасти. Что было правильно. Наш противник живым не был.

Ами напала с другой стороны. Её сабли — Медвежья, гудящая от заключённой в ней силы, и обычная стальная — двигались в идеальной, смертоносной гармонии, как два крыла хищной птицы. Она не рубила наотмашь, не тратила силы впустую. Её