Глава 16

Холодно.

Холод сковывает. Холод окутывает плотным одеялом, не пропуская ни звуков, ни суеты. Защищает и огораживает от всего мира.

Призраки. Недобрые духи прошлого, именующие себя памятью. Они таки добрались до нее, утащили к себе. Вспомнилось чувство неотвратимого падения, кружение темноты и мелькнувшая где-то в отдалении, далеко-далеко наверху, недосягаемая расщелина. Она свалилась вниз, невзирая на все предосторожности.

Мысль на удивление вызвала лишь легкую досаду. Не страх.

Наверное, она уже умерла. Потому и не боится больше. Наверное, она стала теперь частью памяти, что хранит эта усадьба не один десяток лет. А может, и не один век.

Потому-то так темно кругом. Даже амулет из лавки Агнес не в силах разогнать мрак!

«Мрака не существует. Ты не видишь ничего, потому что привыкла зажмуривать глаза от страха. Трусость тебя ослепляет».

Сбоку раздался детский смех. Издевательский, злой.

«Девчонка, девчонка! — скандировали хором дети. — Зеркало нашел и любуется в него. Девчонка!»

Перед глазами появилась залитая летним солнцем улица. Кажется, где-то неподалеку, в окрестностях. Почти такая же тихая, сонная улочка, как и Вишневая, где стояла ее усадьба. В пыли сидел мальчик, оборванный бродяжка. Сидел и не отрываясь, глядел в небольшой осколок зеркала, лежащий у него на ладони. Тот переливался, прямо-таки горел, отражая солнечные лучи.

Фиона моргнула — отраженный свет слепил.

На миг мелькнула картина — оборванный юноша, удирая от стражников, швыряет длинный осколок через плечо. Тот разбивается о мостовую… небольшой кусок отлетает в сторону. Именно этот кусок и лежит сейчас на ладони малолетнего бродяжки. Заворожил так, что тот не в силах отвести взгляда.

А другие дети, такие же оборванные и босые, пляшут вокруг, сыплют насмешками и шутками. Вот кто-то наградил мальчонку с осколком тычком. И тут же тычки посыпались со всех сторон.

Не выдержав, мальчишка вскочил и рванул прочь. Пробежал по улице, нырнул в какую-то дыру под забором. Пронесся по чужим грядкам, по саду. Махнул через изгородь, весь ободравшись и очутился… во дворе ее усадьбы. В первый миг Фиона едва признала свой дом — тот был еще цел. Ровно окрашенные в светлый тон стены, аккуратные дорожки, газоны и клумбы. Подстриженные кусты живой изгороди. Только очертания дома неуловимо знакомы.

Громадная, рыжая с подпалинами, псина с оглушительным лаем бросилась на маленького бродяжку. Тот в испуге ринулся к приоткрытой двери задней пристройки…

Что стряслось с мальчиком дальше — Фиона не увидела. Мелькание картинок перед глазами прекратилось. Только той же ночью в усадьбе вспыхнул пожар, выжегший весь дом дотла.

Языки ревущего пламени вырывались из окон протуберанцами, метались внутри помещений. Треск искр — или чей-то надсадный визг?

Уши заложило, словно залило водой. Словно она нырнула глубоко в море в погоне за красивой ракушкой.

«Видишь, как это бывает? Твоя безответственность — преступление!»

«А я-то здесь причем⁈ — завопила Фиона мысленно. — Меня тогда, может, и на свете не было! Или только-только появилась».

На это ей не ответили. Перед глазами возникла широкая улица, мощеная гладко отесанными камнями. Такими же широкими, как и те, что слагали пол в подземном коридоре.

Коридор что, прежде был улицей? И не было толщи земли над ним?

Нет, — поняла она почти тут же. Просто плиты похожие. А подземный ход… кажется, его еще не было на этом месте? Или она просто увидела другое место.

Улица убегала вдаль — ровная, широкая. По бокам тянулись узкие палисадники, а через узкую полоску, мощеную мелкой неровной каменной плиткой — добротные бревенчатые дома. Откуда столько дерева, хотелось бы знать? Вокруг Ковентри густых лесов отродясь не было…

«На месте Ковентри некогда стояли вековые леса. И мало где в них ступала нога человека. Лишь редкие крохотные деревеньки да тропы, мало отличимые от звериных».

Н-да. Тяжело, должно быть, жилось тогда местным.

«Им тогда жилось».

Да что ж такое! Пакостный призрак отвечает на всякую едва зародившуюся мысль, не успеет Фиона сама до конца осознать ее.

Им тогда жилось. Как это понимать-то?

А вот так, — тут же ответила сама себе, опережая возможную реплику внутри головы. Им жилось — то есть, они были живы. А потом, когда построили город, леса исчезли. Да и с местными жителями, скорее всего, церемониться особенно не стали. Извечный круговорот — побеждает тот, кто сильнее. Побеждает и живет дальше, передавая память и землю потомкам.

Выходит, первый город строили из дерева — потому что деревьев вокруг было много. Хотя вот сама улица мощена камнем. Да каким! Громадные плиты.

Куда ведет эта улица? Сознание, словно повинуясь секундному импульсу, понеслось вдоль похожих друг на друга одноэтажных домиков без украшений. Перед глазами лишь промелькнули плиты мостовой. Мелькнул и остался позади всадник, одетый в кожаное, на низкой мохнатой лошади. Улица бежала дальше — прямая и удивительно безлюдная.

Оплетенная густо плющом арка показалась неожиданно. Вроде и резких поворотов не было — а она вынырнула вдруг, словно из-под земли.

Дома обрывались немного раньше, к арке вела дорога с палисадниками по бокам и растущими за этими палисадниками плодовыми деревьями. Мостовая ныряла в арку, умещаясь в нее целиком. Под увитым плющом сводом, должно быть, мог проехать и всадник на лошади, и груженая карета или повозка.

Арка миновала в считанные секунды — словно Фиона пролетела на нею птицей. Хотела бы обернуться — не вышло. Дорога бежала дальше и влекла за собой.

Ветви исполинского дерева взметнулись прямо над головой внезапно. Только что перед глазами лишь стелилась дорога — и вот колышет необъятной кроной дерево, рядом с которым те, что растила когда-то Фиона в родовом поместье — просто недомерки. Откуда оно? Только что ведь ничего, кроме дороги, мощеной плитами, не было.

«Священное древо».

Ну да. Священное для народа, что жил здесь. Недаром к нему тянется дорога! Для чего только она, Фиона, здесь очутилась?

Под ветвями движение замедлилось. И теперь она могла разглядеть обширный ствол, тянущийся ввысь, чтобы раскинуться над головой десятками ветвей. А от каждой такой ветви тянулись другие — размером сравнимые с обычным деревом. Крона столь густая, что неба сквозь нее не видно. Бессчетные листочки слегка шелестят, и ветерок прокатывается по ним волнами.

В толщу земли уходят корни. Между этими корнями запросто мог бы притулиться добрый десяток крестьянских домов.

А вот людей нет. Не видно ни служителей, ни поклоняющихся…

Древопоклонники! Фиону словно ударило. Это язычники поклоняются солнцу, деревьям и