Хозяйка сгоревшей усадьбы
Глава 1
Фиона привыкла считать себя весьма здравомыслящей особой.
Мнение это появилось, когда ей было девять лет. Именно в этом возрасте она получила первую и последнюю в своей жизни беспощадную порку. И урок усвоила крепко. С той поры она всякий свой поступок соотносила с воспоминаниями об обжигающих ударах розги по спине и чуть пониже. И принятые в свете этой памяти решения неизменно оказывались взвешенными и разумными. Просчитывать наперед, глядеть в будущее. Помнить о последствиях всякого своего поступка. Сохранять благоразумие и трезвый взгляд. А главное — никогда не попадаться на горячем. Вот столпы, на которых она строила свою жизнь.
Но сейчас, впервые за двадцать лет, привычная система дала сбой.
Фиона неторопливо поднялась из-за стола, на котором лежала толстая бухгалтерская книга. Но муж — такой привычный, рыхлый, миролюбивый тихоня-муж — в кои-то веки не отшатнулся, когда она выпрямилась и шагнула в его сторону.
Нет, разумеется, Фиона никогда не била мужа. Что за моветон! Но… она привыкла к тому, что обычно он вел себя с нею более робко. И тушевался, сталкиваясь с откровенными проявлениями ее недовольства.
— Что ты сказал, милый? — переспросила она мягко.
Ну мало ли — вдруг ослышалась?
— Я сказал. Что ты. Никуда не поедешь, — раздельно повторил муж, пристально глядя ей в глаза. — Ты останешься дома! Тебе есть, чем заняться. Хозяйство, дела. Бухгалтерия, — он кивнул на книгу. — Кухня, запасы. В конце концов, возьмись как следует за предписания лекаря — он говорит, что ты давно подарила бы мне наследника, если бы не упрямилась так и выполняла все, что он тебе велит. Ты же перестарок — скоро вовсе лишишься возможности стать матерью!
Фиона растерялась. Она не привыкла к такому тону. Да что там — этот мягкотелый человек никогда не смотрел на нее так! Дерзко, с вызовом. Да-да, именно вызов и читался в его прямом взгляде. Нет, в среде других аристократов он слыл человеком жестким и волевым. И был таковым с равными и низшими. Но не с ней! Брови ее помимо воли изогнулись, выдавая вспыхнувшее негодование. Он таки отшатнулся на шаг.
— О, святой Иероним, на ком я все эти годы был женат! — возглас явно вырвался у него инстинктивно, предваряя работу мысли. — Ты же, — он запнулся. — Ты же настоящая старуха-тиранка из детской сказки! Именно ее ты мне напоминала все эти годы. Вечно недовольная, требовательная, жадная, капризная! Ты — просто вздорная баба, иссохшая от собственной злобы. Посмотри на себя — разве такой должна быть истинная леди⁈ — слова рвались наружу, точно гной из вскрытого нарыва. — Сухая, равнодушная. Вечно прямая, точно палку проглотила! Вся такая разумная, рассудительная — а на деле лишенная всякого намека на чувство! Ты потому и не сумела стать матерью — к этому не способно сухое бесчувственное бревно. Как меня только угораздило на тебе жениться! — с минуту он молчал, глядя на нее с невыразимым отвращением. — Я свое слово сказал, — прибавил наконец. — Ты остаешься в поместье!
После развернулся на каблуках и стремительно покинул кабинет. Ошарашенная Фиона рухнула обратно на жесткий стул с прямой спинкой.
Некоторое время сидела, оглушенная, силясь переварить услышанное. И собраться с мыслями хоть как-то.
Парализованный ум зацепился за одно слово, к которому сводилась сумбурная горячечная речь мужа: бесчувственная.
Она — бесчувственная⁈ В груди зарождался гнев, не находивший пока что выхода. Она — бесчувственная. Сухая. А какой ей быть⁈ Где есть в этой жизни место чувству — настоящему, живому чувству? Тому, за которое тебя не выпорют больно и унизительно. И к кому ей это чувство проявлять — к рохле и мямле, который обращал на нее внимания не больше, чем на комод в гостиной?
Хотя о чем она думает! Комод в гостиной удостаивался явно большего внимания, чем какая-то там жена.
Оно и дело: разве комод в силах сам о себе позаботиться? Отполировать как следует все поверхности, содержать без пыли и отпечатков пальцев. Не портиться от сырости и неправильного ухода. А уж о цене и вовсе речи нет. Комод — антикварный, редкий. Истинное произведение искусства! Жена же досталась практически даром, и никаких расходов не доставляла. Еще и была полезна в хозяйстве. Правда, недостаточно: наследника так и не родила. Для хозяйки большого поместья и супруги единственного сына древнего, пусть и не слишком знатного, рода — явный и очевидный дефект. Кто в здравом уме станет дорожить дефектной вещью?
Гнев, изумление и разочарование вырывались-таки наружу потоком слез и беззвучных рыданий. Сверху топотали шаги — слуги спешно собирали вещи господина, готовящегося к отъезду в столицу, и сносили их вниз, в уже готовую карету.
Ронан уезжал в столицу. Еще каких-то пару часов на последние сборы — и он отправится в путь. Он — отправится, а она — нет.
Она так ждала этой поездки! Так мечтала увидеть столицу — впервые за долгое время. Подруг, живущих там. Впервые за целый год, проведенный в поместье. Здесь Фиона ощущала себя запертой от всего мира, и жаждала перемены места и впечатлений. Кто знает — может, и чувства всколыхнулись бы?
Хотя это она хватила: в жизни женщины нет места чувству. Все занято долгом, приличиями и традициями.
Да даже не в этом дело. Ронан никогда не говорил с ней ни о каких чувствах! Даже в самом начале, когда предпочел Фиону ее подруге, к которой посватался поначалу. Он всегда глядел на вещи так же трезво и взвешенно, как и она. И ее, прямо сказать, это более чем устраивало. Она и вышла за него, твердо зная, кто он есть, и каков он есть. А главное — чего от него ждать.
И как управлять им так, чтобы ее собственная жизнь была достаточно выносимой.
В ушах раздался неслышный никому свист розги. Фиона зажмурилась, воскрешая в памяти давний летний солнечный день.
Для этого и усилий особых не потребовалось. Слишком хорошо он врезался в память.
«Милая, твое поведение недопустимо, — услышала она голос отца — словно издалека. — Мне невыразимо грустно, что приходится прибегать к такому средству. Но у меня не осталось выбора. Ты должна понять, что это — меньшее зло в сравнении с тем, что может тебя ждать, если
