меня извинить, — усмехнулась, — вынуждена вас покинуть, — и торопливо, не дожидаясь ответа озадаченных собеседников, направилась в выделенную ей комнату.
Крио поутру улетать в сторону Филара. Едва ли они с Агнес испытывают сейчас острое желание переливать из пустого в порожнее и дальше.
Глава 8
— Забыла про меня, — зашелестели шторы на распахнувшемся окне. — А ведь я тебе поверил…
Фиона распахнула глаза, села на постели.
Окно было закрыто. Да и с чего бы открывать его, когда снаружи ветер так и рвет листву с веток! Она посидела немного, потом поднялась, подошла. Отперла щеколду, распахнула створку. Пахнуло ночной прохладой. Легкий ветерок чуть шевелил листву.
А ей показалось, что за стеклом бушует настоящая буря! Почудилось? Как и голос во сне — такой отчетливый, словно говорил прямо ей на ухо.
Такой знакомый. Пусть она никогда и не слышала его. По крайне мере, обычным, человеческим слухом. А как он звучал во сне? Прямо в голове или как обычный человеческий голос? И не вспомнить.
А упрек заслуженный.
Фиона съежилась. Потом, спохватившись, расправила плечи. И ничего не заслуженный! Она не забывала. Она помнила, благодаря чему вырвалась из лап сектантов. И она не собиралась… нет, не собиралась сидеть безвылазно в Ковентри! Ведь не собиралась же, не ради этого удирала из обители, из-под надзора монашек?
Не выдержав, закрыла лицо ладонями, потерла.
Удрала она именно из-за новостей из Филара. А теперь застряла в бесконечных выяснениях — что и как.
Хотя… она всего пару суток, как на свободе! Только прошлую ночь поспать удалось дай бог, наполовину. И сейчас проснулась до рассвета.
Потому что он ее позвал. Он.
Припомнилась остро холодная поверхность алтаря, грубо высеченного из сплошного камня. И засохший корень, в котором едва теплилась жизнь.
И неосязаемый шелестящий голос в голове.
Ни разу ни одно растение не пыталось заговорить с ней человеческими словами. Тот корень оказался единственным, способным на такое.
Маг-садовник имеет дело с живым. Но сколь бы живы ни были деревья, кусты и клумбы, с которыми приходилось иметь дело, Фиона никогда не воспринимала их как нечто, подобное человеку. Одно дело — искры жизни, совсем другое — искры разума и воли.
Засохший корень одного из древ, давно выкорчеванных с лица континента, отчетливо выказывал признаки и воли, и разума. И было в этом нечто настолько человечное, что думать о нем, как о просто растении, не получалось. Невзирая на усилия.
А теперь ей еще и снится его голос. И сон ли это был — или зов?
Сухой корень, в котором едва-едва теплилась жизнь, откликнулся тогда на ее потуги оживить его. Дал отростки, пробил толщу земли, открыв выход из логова сектантов, где она имела все шансы гнить еще долго.
Он сделал это, откликнувшись на ее стремление помочь.
И в тот момент ей правда хотелось забрать его из рук фанатиков, для которых растение было лишь средством. Забрать, дать свободу.
Великое древо хотело просто шелестеть листвой под синим небом. Впитывать солнечный свет и капли дождя, ощущать свежий ветерок.
Корень помог ей, откликнувшись на сочувствие. И на то, что ей ничего не было от него нужно. Она же… воспользовалась помощью — и исчезла, оставив его прежним: без жизни, без надежды.
Фиона встряхнула головой. Она о Милне не вспоминает с такой тревогой! А ведь он всё это время находится у фанатиков. Когда она сбежала, у него уже была сломана нога. А они теперь еще и знают, кто он такой! А небо начинало сереть — близился рассвет.
Она уже хотела захлопнуть окно и вернуться в постель, когда слабый стук привлек ее внимание. Из окна спальни на втором этаже выбралась бесшумно гибкая фигура. Стекла по стене, и мужчина в плаще спрыгнула наземь.
Фиона оторопела. Крио — она с запозданием разглядела его лицо — заметил ее и прижал палец к губам.
Ясно. Удрать решил, пока Агнес спит. И смылся через окно, потому что дверь на замке. А замок хитрый, и если откроет его не хозяйка, может и разбудить ее. Тоже работа Агнес! Будить ее до рассвета журналист не желает. Возможно, чтобы не прощаться.
Мысли эти промелькнули в мгновение ока. Крио в это мгновение перелетел изгородь, словно по воздуху — и был таков. Будто и не было никакого журналиста, взял да и растворился в предутреннем тумане.
Фиона захлопнула-таки створу и отправилась досыпать. Не будить ведь Агнес, право слово! Журналиста не догонишь и не переубедишь, а подруге надо выспаться. И ей тоже.
* * *
После раннего завтрака заявился курьер из газеты. Вручив плотный конверт Агнес лично в руки, испарился. Заявил только — от господина Крио.
— Сказал же — найдет, даже в свое отсутствие, — хохотнула нервно подруга, крутя конверт в пальцах.
— Это о Кесселе? — тихо переспросила Фиона.
— Наверняка. Насчет Луин он еще вчера рассказал всё, а о Филаре сам вчера только и услышал, заехав в редакцию.
Подруги, не сговариваясь, уселись вместе на софу. Агнес разорвала конверт.
На паре листов скупо излагались подробности истории с дракой разносчиков газет. Один из пострадавших парнишек оказался разносчиком скандального издания «Срывающий покровы».
Статья о ранении маркиза Кесселя в Филаре принадлежала перу некоего Марка Феликса. Судя по имени — выходца из республики Кассии на западе.
Крио упоминал, что Феликс — весьма известный журналист желтой прессы. Занимается скандалами и разоблачениями в свете. Освещал ряд скользких историй и расследований действий высших чиновников. Причем начинал карьеру в «Голосе Ковентри», но на одном из скандалов погорел. Чиновнику удалось доказать свою невиновность, а вот журналиста обвинили в клевете.
Последние года четыре или пять тот подвизался в изданиях разной степени скандальности — «Ультиматуме», «Обнаженном скандале», «Разоблачении».
У этого самого Феликса какой-то родственник работал в местной газете, издаваемой вблизи Филара.
— Ну, вот и ответ, — заметила Агнес. — Узнать, правда, что с Кесселем на самом деле, сможет только Тейгу на месте. Но мы хотя бы знаем, откуда слухи.
— Желтая пресса, — протянула Фиона. — Скандальные издания. С одной стороны — доверия им нет. С другой — парень работал прежде в «Голосе Ковентри».
Подруга покивала.
«Голос Ковентри» — серьезное столичное издание. И работа там волей-неволей накладывала отпечаток. Тот, кто писал для крупной газеты, обязан был взвешивать каждое свое слово. С другой стороны — он и тогда занимался сплетнями и скандалами. И именно