Дверь в галерею позади нас со скрипом отворилась, но я даже не потрудилась повернуть голову. Я по-прежнему смотрела на ряд безупречно отполированных клинков, поблескивающих в свете факелов, и мечтала вместо них снова увидеть отца.

В каждой рукояти я видела след его обветренных рук, сосредоточенных на деталях его мастерства, в сиянии каждого клинка я видела его склонившимся над кузнечным горном, с точностью выковывающим металл. Все здесь говорило о нем, но его самого тут не было. Здесь было все то, что он ценил и ради чего работал, но с его уходом это потеряло значение. Единственным оставшимся человеком, который все еще мог заступиться за него, была я, и мне нужно было исправить то зло, которое ему причинили.

– А, вы наконец присоединились к нам, – поприветствовал кого-то Касильдо, и послышались приближающиеся шаги.

Я все еще не оборачивалась. Если бы я попыталась заговорить, то не смогла бы скрыть ярость, полыхающую во мне.

– Познакомьтесь, это Санайя Хара, дочь вождя Хара, недавно приехавшая в Басраль. Сахиба Хара, позвольте представить вам Ястреба.

Кто-то коротко рассмеялся, и на меня будто вылили ведро ледяной воды. Я знала этот смех. Я помнила этот смех. Раньше мне доставляло радость быть его причиной.

– Умоляю, я изо всех сил стараюсь избавиться от этого прозвища, – ответил низкий голос, подобный грохоту падающего с горы камня.

Это был сильный голос, голос оратора или политика, ровный и уверенный, но что-то в нем притягивало, заставляло чувствовать, что тебе доверяют, что ты особенный.

Я закрыла глаза. Только не он. Я еще не была готова услышать его голос. Не так скоро. Я думала, что у меня будет время собраться с силами, закалить себя подобно одному из тальваров моего отца и стать несгибаемой, несокрушимой. Но с каждым словом прошлое возвращалось ко мне, и я перестала чувствовать силы в собственных ногах. Я почти физически ощущала все это – его прикосновения к моей коже, улыбку, когда я звала его по имени. Выражение его лица, когда он предал меня.

Это ранило больше всего, и, как я ни старалась уподобиться несгибаемому клинку, он насквозь пронзал мою защиту, мое доверие… мое сердце. Та маска спокойствия, которая была на его лице, когда стражники уводили меня, преследовала меня все те дни в тюрьме.

– Я думаю, оно вам подходит, – продолжил Касильдо, не обращая внимания на бурю эмоций, бушевавшую во мне. – Но будь по-вашему. Позвольте представить вам Мазина Сиала, правую руку императора. На самом деле, самый молодой десница за всю историю.

Я скорее почувствовала, чем услышала, как Нур судорожно вздохнула, когда было объявлено его имя. Но я подавила все бурлящие эмоции, рвущиеся наружу. Я не сорвусь. Не сейчас. Не раньше, чем все это закончится. И будь я проклята, если я сорвусь из-за него, – не после всего того, что он сделал. На этот раз контролировать ситуацию буду я, и именно я буду наблюдать за тем, как рушится вся его жизнь.

Какое-то мгновение я собиралась с мыслями, прежде чем сойти с края обрыва, и медленно переводила дыхание. Затем я изобразила на лице доброжелательность. Вот кем я стану перед ним. Сладким, прекрасным лакомством. И когда он отведает этого сладкого меда, его рот наполнится ядом.

Восемнадцать

Он не изменился. Те же темные волосы, только немного длиннее. Та же маленькая родинка сбоку под глазом, напоминающая яркую звезду. Высокие кожаные сапоги до колен. Широкие плечи обтянуты той же униформой дворцовой стражи – темным шервани с золотой отделкой. Даже изгиб его брови, который я видела тысячу раз. И все же под глазами у него залегли тени. Его лицо было изможденным, черты – более резкими и выразительными, как будто ему не мешало бы подкрепиться. Его поза была напряженной, как будто именно плечи управляли всем остальным телом, а сделаны они были из той же стали, что и длинный скимитар, висевший у него на боку, – тоже работа моего отца. В его глазах, всегда темных, всегда полных тоски, теперь читалась другая эмоция. Не знай я его так хорошо, решила бы, что это была печаль.

И хорошо. Ему и должно быть чертовски грустно. Он должен сожалеть о каждой секунде каждого дня, который прошел с тех пор, как он меня предал. Но я знала, что он на это не способен, ведь он так предан своему драгоценному императору. Если его жизнь сейчас и была печальной, то не из-за того, что он сделал со мной. Но в одном я была уверена: Мазин не был счастлив. Он по-прежнему был воплощением властности и противоречивости, но я слишком хорошо его знала, чтобы не заметить подо всем этим беспокойства и постоянной тревоги.

И на этот раз улыбка на моем лице не была натянутой. Ты даже не представляешь, что я собираюсь на тебя обрушить.

– Рад познакомиться с вами, сахиба Хара.

Моя улыбка стала шире, и я наклонила голову в знак приветствия. Хотя бы это мы с Нур отрабатывали. Я не была прирожденной соблазнительницей, но у меня никогда не было такой мотивации, как сейчас. Я приложу столько же усилий, чтобы влюбить в себя Мазина, сколько я приложила к обучению владению мечом. Потому что, когда я раскрою правду, это причинит гораздо больше боли, чем острый кончик стального лезвия.

Мой взгляд метнулся к девушке, стоявшей рядом с Мазином, девушке, которую я тоже знала очень хорошо. Ее темные волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо, с прикрепленной темно-синей дупаттой, и каждый раз, когда она поворачивала голову, ее изящные серьги издавали тихий звон.

Она тоже не изменилась: осталась невинной, доверчивой, милой. И за то, что я собиралась манипулировать этим доверием как мне заблагорассудится, я не чувствовала ни капли вины.

– А кто это?

– Это моя сестра Анам.

Анам было невозможно ненавидеть, но я все равно попыталась. Неизменная заразительная улыбка на губах, склонность верить кому угодно и чему угодно – она была ходячей добычей для каждого мошенника и афериста в городе.

Нур отошла вглубь комнаты. Она должна была оставить нас с Касильдо наедине, чтобы мы могли поговорить, в то