class="p1">Верхушки шатров связывала волшебная нить – блёклая, но прочная, древняя, даже издалека звучащая силой. Нить поймала ветер, рокочущий гул доспехов, сыпучий топот копыт – предупредила людей о приближении войска, и люди вышли навстречу. Анкарат увидел их первым: скуластые, с недвижными тёмными глазами, хмурыми узкими ртами. Одежда из кожи и шкур, шнуры в волосах напоминали не об удачной охоте, не о давней встрече с колдуньей – но о какой-то бездомности, бедности. О том, какой была Атши, когда Анкарат впервые увидел её в каньонах?.. Нет, она и тогда горела, злилась, билась от боли. А эти люди словно давно потеряли всякую боль и радость. Ни оружия, ни колдовства – только дух степи вокруг, вдруг похолодевший и стихший.
Люди стояли не по-человечески. Как деревья и камни. А смотрели ещё равнодушней. Вот стихия, поток, стена огня, что сметёт нас. И пусть. Нет смысла бежать.
Анкарат помнил взгляды людей квартала, помнил его землю, закаменевшую, тёмную от проклятья. Почему же здесь, в этой живой, вольной степи, люди смотрят так… как будто их нет? Смотрят на войско как на избавление?
Удержал Чатри, пустил шагом. Вскинул руку:
– Не бойтесь!
Сперва не откликнулись. Но потом ветер раскачал нить – и наважденье ушло. Люди оказались обычными, зашумели, кто-то шагнул навстречу, кто-то поспешил к центральному костру. Анкарат решил: усталость пути и голос степи перепутали мысли.
Солнце покатилось к едва различимой тени Хребта. Вокруг встал лагерь, люди Отряда и гарнизона шумели, смеялись, счастливые отдыхом. Люди Медного города болтали с местными – оказалось, посланники не раз останавливались здесь. Да, тут жили потомки древнего народа, но покинули Путь так давно, что совсем его позабыли. И совсем не похожи на древний народ. Тихие, смирные. В память о прошлом – лишь короткие звонкие имена, костистые лица и тусклые амулеты да последний обрывок прежней магии над шатрами.
Анкарат шагал среди блёклых полотен, мимо загонов, где вздрагивали пугливые лошади и коровы, к общему костру. Тот чадил, вокруг растекался дух горечи, пыли. Волшебная нить в подступающем мраке как будто потяжелела, выкрученная, жуткая – зачеркнувшая небо мёртвая пуповина. Рукоять меча кольнула ладонь, вернулись слова Атши:
Правда в том, что Путь покинуть нельзя. Только остановиться. И сгнить.
Конечно, среди этих угрюмых, захлопнутых лиц её не оказалось.
Не сдержался, спросил: видели? Знали такую? А древний народ – что же, ни разу не проходил мимо?
Круг костра из-за этих вопросов обратился в круг отчуждения. Огонь забился как в лихорадке, выплёвывая алые искры – словно кровавый кашель. Воздух остыл, потянуло подземной сыростью, мертвенной зябью.
Старик с жёлтым лицом и кривой трещиной рта ответил:
– Мы здесь о них не говорим.
Осуждающе, хрипло. И так безнадёжно. Как будто признался, что все здесь похоронены заживо. Отблески болезненного огня метались в глазах, и Анкарат вновь поймал то же общее, равнодушное выражение, с каким они ждали приближения войска. Сейчас, вблизи, выражение это читалось ещё отчётливее. Ещё понятней.
Они ждут: мы сотрём последний их след. Они этого хотят.
Анкарат стиснул зубы. Может быть, Ским спросила бы: зачем обязательно что-то менять?
Может, сказала бы: брось, оставь людям ту жизнь, что у них есть. Ты ничего не знаешь о них.
Но Ским исчезла, ушла, бросила дом, ни с кем не попрощалась. Не увидела сад, о котором так долго мечтала.
Не увидела: Анкарат был прав. А она ошибалась.
И значит, нет смысла слушать её советы.
Потянул руку к огню, позвал – костёр налился пьянящей силой, рванулся к небу ровно и высоко. Люди отступили на шаг – бездумно, одним движением. И замерли. Лица обратились к нему – что-то новое в них прорастало. Любопытство. И тоска, тоска огромней степи.
– Завтра – уходим, – сказал Анкарат. Тень его, огромная в свете высокого пламени, потекла сквозь поселение чёрной рекой. – Кто хочет – пойдёмте со мной.
Никто не откликнулся. Наверное, ждали: Анкарат всё здесь сожжёт, таким будет новое время. Наверное, как и в тот миг, когда крикнул: «Не бойтесь!» – разочаровались.
Не оборачиваясь, Анкарат пошёл прочь от костра – тот опал, вновь заплевался дымом. Взять бы Чатри, помчаться в степь, потонуть в её голосе, слушать радость Дарэша, новый голос земли, видеть, как с каждым рассветом приближается новое время – дальше, дальше отсюда. Но Чатри нужен был отдых после многодневного перехода и перед Прибоем.
Остановился в железном шатре звена, выпил с Иртраной, послушал, как Гиртарэм помогает Карантере сочинить письмо для невесты, а Гарджи их перебивает, бросает едко: не трудитесь, когда мы ещё вернёмся, сестра найдёт в городе кого-то получше! Гарджи до сих пор не принял этот союз, но ссорились они с Карантерой гораздо меньше, дорога и битвы спаяли звено крепче. Башарэд точил секиру, Тэхмирэт изучал длинный свиток с множеством закорючек и схем – что-то из старой библиотеки Медного города? Описание одной из новых машин? То и дело Тэхмирэт поднимал голову, шикал: тихо! – но остальные только больше шумели.
Свободные, смелые люди, как и Анкарат, горящие светом Вершины. Сразу поверили в новое время. План, который Аметран сперва обозвал безумным, приняли легко, как общую силу в бою. Иртрана всё повторял: надеюсь, мы всегда будем в пути, и сбивался, только когда Анкарат напоминал об Амии. Неужели старшая кровь даёт эту искру, это стремление, смелость жить?
Нет, так не может быть. Так не должно быть. И если земля изменится, так не будет – в конце концов, ведь очнулись люди квартала, очнулся Шид. И люди этого поселения тоже очнутся.
Степь вновь позвала, потянула – Анкарат вышел в ночь. Миновал лагерь – поляны костров среди густой тьмы, запахов цветенья, росы, горьких трав; шатры в жёстких панцирях стальных пластин, лязг оружия, ржание лошадей, и над всем этим, волнами – гул доспехов, единая сила, накалённая подземным солнцем. Безымянное поселение казалось полосой пустоты, провалом в земле.
Анкарат отвернулся, пошёл дальше, дальше – бесцельно, позволяя голосу степи затопить потемневшее сердце, и тоску по Амии, и даже нежное её имя, и голоса городов, и жжение клятвы в ладони, предупреждение Правителя… всё исчезало, а мир становился как будто ещё огромнее. Не различить горизонта, всюду тьма, полная силой жизни, грустная луна-Таэ сеет свой чистый свет, звёзды яркие и такие близкие, кажется, не роса блестит на траве – опрокинулось небо. Искры жизни животных и насекомых, может, и жизни Проклятий, духов текли вокруг, слитные с голосом солнца. А солнце близилось, казалось: вот-вот Анкарат что-то услышит, поймёт. Может, вот его
