– Видишь? Надо быть осторожным.

Анкарат не ответил. И сам слышал: предупреждение и для него.

Ну и что?

Обещая новое время, Анкарат сказал правду, говорил голосом солнца. Никто и ничто его не остановит. Его воля сильней.

Пришёл Рассвет, и дни вновь побежали стремительно, ярко. Всё оставшееся время уходило в отработке манёвров, подготовке людей и машин. Город лихорадило, он шумел, больше не спал.

Вечерами Аметран собирал старших в гарнизоне и звеньях, показывал новые карты. Карту изменённой земли: солнечные дороги бежали от Вершины сквозь степь и Сад к морю, к шипастому знаку Медного города. Вдоль дорог вспыхивали новые символы, новые узлы-поселения. Была здесь и карта Изумрудной Печати – путаная, собранная из лоскутов разных лет.

– Эта атака не будет простой. Правитель торопится, но Печать не взять быстро. Осада может продлиться год или дольше. Будем рассчитывать на это.

Его ровный, бесцветный голос катился мимо, а Анкарат всё всматривался в изменённую карту. Так сплетается новое время, да, оно уже здесь! Но было и что-то ещё. Подсказка, которая всё изменит.

Точно!

– Этого не будет, – перебил Аметрана, оттеснил от стола плечом, – мы не будем год ждать в осаде.

Аметран сложил руки на груди, вскинул брови:

– И что же мы сделаем вместо этого?

Анкарат улыбнулся – по-звериному, хищно:

– Ты отдашь мне половину Отряда. Я возьму Горький Прибой, – вспомнил зарок, данный себе когда-то над морской пустотой, – и сразу отбросил, то была слабость, а может, и страх, – и ударю с моря.

– Этого, – тихо сказал Аметран, – нам не приказывали.

Жар нового времени, жар свободы заколотился в груди.

– Мне всё равно.

Ведь я могу всё.

V

Письмо от Амии так и не пришло.

Теперь память о ней казалась прекрасным сном. Сад-на-Взморье, его узорные стены, сладость воздуха, капли росы на листьях и комната где-то посреди неба, полная любви, света, дразнящие прикосновения, запах жимолости и мёда, шёпот: знаю, уйдёшь, но пусть мы встретимся снова, – всё казалось теперь миражом. Память таяла, отдалялась, и сквозь потемневшее сердце бежала не кровь – сыпался чёрный песок тоски.

Лишь последняя ночь на берегу оставалась пронзительной, близкой. Грохот волн, тонкий апельсиновый дух, ногти, впившиеся в кожу, – и разгорячённый, солёный, бьющийся в тон сердцу голос: обещай, обещай, обещай.

Обещание это солнцем поднималось над степью, когда Анкарат покидал Медный город.

Армия разделилась. С Анкаратом – половина Отряда и треть воинов гарнизона, Ритаим и люди Сада, изрядно всех удивившие этим решением. Присоединилась и бо́льшая часть бойцов Медного города: ваш Правитель нас не признал, пусть мертвоглазый забирает половину машин и механиков – тех не оторвёшь от механизмов, как мамку от ребёнка, а мы пойдём за тобой, поглядим, что за новое время. С каждым днём их становилось больше, а в последнюю дюжину, обходя строй, Анкарат увидел Зодру и его людей. Тот снова сказал: высоко поднялся, ярко горишь, – но больше не скалился. Жадность их вела или тоже – жажда нового времени? Больше не важно. Стремление этих людей заглушает любой их страх, они любят свободу. Это главное.

Анкарат усмехнулся:

– Я ошибся тогда, в каньонах. Всё же нашлось для вас дело. – И Зодра хмыкнул в ответ, прищуренные глаза сверкнули голодно, остро.

Уходили среди Рассвета. Сухая, злая земля Медного города отступала, степь вновь горела потоками цвета, духом пыльцы, новой травы и нового оборота, светом огромного неба. Поворачивали к морю, и грозный излом Хребта Земли отступал, бледнел в золотистой дымке. Бледнел и Медный город, словно развеивался ветром. Издалека алебарда дворца показалась вдруг такой хрупкой. Отступало отчаянное, жалящее колдовство города, после ухода Правителя снова кусалось, жглось – а теперь ушло вглубь души, отдалилось. Анкарат вдруг понял: полюбил этот город сильней, чем мог представить. Жаль покидать его, жаль не увидеть, как прорастут перемены, как свет подземного солнца наполнит силой, как Оплётка из белой станет огненной, золотой. А если сбудутся опасения Килча? Если город себя разрушит?

Нет, ничего подобного не случится.

Новое время, пленительное, прекрасное, звало вперёд. Образ его разгорался: земля без границ, общая сила и память, любой город может стать тебе домом, и каждый из них забудет о голоде и одиночестве, разорванный Путь соединится вновь!

«Обещай, обещай, обещай», – шелестело возле виска и сияло над степью.

Обещал, исполню, всё сбудется – и мы встретимся снова.

Как огромна, как прекрасна земля!

Простор во все стороны, разлив Рассвета, нет дорог – только реки торят серебряный путь, вода ловит россыпи солнца, шумит, поёт, бежит рядом. Голос этой воды, голос этой земли и даже голос подземного солнца здесь звучали иначе, не похожие на голоса городов и Проклятий. Те возникли по воле людей, вышли людям навстречу, ответили на призыв их крови, за века жизни рядом срослись с теми, кого защищали, обрели души, похожие на людские, голоса, звучащие почти по-человечески, человеческие слова. А у этой степи не было слов, люди не были ей нужны, не нужны города и дороги. Степь не звала, лишь жила и дышала – рассветным ветром, переплеском трав, песней рек и эхом её в высоте небес. Чудилось: Анкарат и вся сила, вся воля людей за ним – тоже дыханье степи, тоже ветер и свет, одно из движений природы, вольное, неостановимое, лава, поток.

Совсем рядом билось и сердце Дарэша. Он молчал, но Анкарат всё-таки слышал ток его мыслей: как хорошо, мне казалось, я видел так много, но не представлял, как огромен мир, как он красив, как же тесен наш город, вес земли – давящий, тёмный, столько лет, столько лет в узком квадрате двора, как в клетке, даже если мы не вернёмся – пусть. Пусть так.

– Мы вернёмся, – повторял Анкарат – вслух, чтобы не раствориться в степи, – и новое время – с нами.

– Когда-то, – откликнулся Дарэш, – я тоже звал новое время, когда-то принёс его людям.

В его голосе перевились гордость, радость, но и тоска – и что-то, чего Анкарат не мог и не желал понять.

Через дюжину дней – полпути до Прибоя – над волнами цветущей степи закачались шатры.

Ворохнулось сердце, упало и взмыло вверх – неужели кочевье? Древний народ! Анкарат стиснул рукоять меча, словно тот мог подсказать, узнать своих, – меч привычно согрел ладонь, возвратил голос Атши: теперь я могу вернуться.

Может быть, она здесь?

Бросил знак остальным:

– Остановимся. А вы, – крикнул людям Медного города, – спокойней.

И пустил Чатри в галоп.

Нет, не кочевье – поселение, затерянное в степи.