Новый корабль оказался крупнее Морского Клинка и как будто ещё свирепей. Обшивка сияла закатным золотом, знаки бежали по палубе и бортам заострённой чеканкой. От кормы до носа, вдоль железных мачт, вытянулись орудия, похожие одновременно на два исполинских гарпуна и два спящих Проклятья с заострёнными мордами.

– Вы совсем не умеете жить без войны, правда? – воскликнула Амия, увидев их, и в зрачках её мелькал знакомый голодный свет. Тория не хотел её отпускать, но страх разгневать Правителя оказался сильней. Сейчас вокруг неё вилась стая слуг ещё более многолюдная, чем в прошлый раз. Кроме того, чтобы выказать уважение Старшему Дому, в путь отправились несколько чиновников Сада – и несколько воинов нового звена. Ритаим тоже был среди них, ловил каждый жест Амии, когда она появлялась, щурился по сторонам, когда её не было.

В этом путешествии Анкарату не пришлось ночевать в трюме, но стальные стены каюты давили, сны приходили рваные, мутные и пустые. Он просыпался в качающейся темноте, вдыхал горячий, просоленный воздух, и чудилось: это чёрная кровь. Выбирался на палубу, запрокидывал голову к небу, слушал пустоту под кораблём. Сад-на-Взморье как будто оставил в сердце новые пазухи и ходы, и гулкое молчание моря, его глубина заполняли их, затопляли, не оставляли места для вдоха, для звука собственного сердца. Когда от звучания этой пустоты голова начинала кружиться, Анкарат доставал меч и принимался тренироваться – до тех пор, пока скорость движений и жар в мышцах не заглушали всё. Чаще всего кто-нибудь из Отряда поднимался на палубу, и корабль ненадолго превращался в один из залов Вершины. Его борта, мачты, живая руда, спящие орудия и каждый удар – всё обращалось огнём и солнцем, молчание моря отступало.

Эти тренировки притягивали и воинов Сада, но достать перекованное оружие они не решались. Решился только Ритаим. В последнюю ночь пути Анкарат поднялся на палубу и увидел, что тот ждёт его. Искры живой цепи вспыхивали в чёрной пустоте белыми звёздами. Ритаим смотрел так угрюмо – не понять, пришёл тренироваться или сразиться всерьёз. Анкарат решил: неважно. Они бились, пока небо не посветлело. Над горизонтом поднималась громада Ступеней, вспыхнул далёкий отблик Вершины. Ритаим отступил, цепь свернулась у него за плечами спящей змеёй.

– Ты стал лучше, – сказал Анкарат. Ритаим не ответил. Смотрел, как приближается Город Старшего Дома. Знакомый взгляд. Так смотрят на стихию, на стену огня, от которой не убежать и не уклониться.

Они уходили в первые дни Рассвета – небо над городом было чистым и новым, ветер – прохладным и свежим, улицы казались светлей, даже шаги – легче. Теперь же наступало время праздника Жатвы. Небо налилось цветом и тяжестью, воздух после сладкого воздуха Сада обжигал – сухой, пыльный, пряный. Но стоило коснуться земли, стоило зазвучать солнцу – всё стало так правильно, так хорошо. Родная земля согревала, бег силы в её жилах откликался в сердце. Анкарат понял только теперь, как скучал, как оторван был от себя самого. И в страшных сказках, которые Имра когда-то рассказывал в убежище, ожидая Рассвета, и в историях Килча изгнание из родного города всегда считалось наказанием хуже казни – и до сих пор Анкарат не понимал, отчего так. «Отчего, отчего, – отмахивался Имра, – уходишь из города – исчезаешь, никому ты больше не нужен и сам никто». Анкарат спорил: «Чего это я никто? Я – это я, приду в другой город, стану кем захочу». Имра сердился: «Так это ты, не все такие, не порть историю, слушай». Килч объяснял сложнее: казнь отдаёт твою кровь земле, ты становишься с ней един, и земля сохранит твою суть, её жилы принесут душу обратно. Как река, понимаешь? А если умрёшь изгнанником, ты просто умрёшь, чужой край твою кровь не примет, станешь пылью в степи. И, что важней, нет одиночества хуже изгнания, чужая земля не слышит, никогда тебя не поймёт, не ответит сердцу. Изгнание – движение в тишине, в пустоте, хуже только вечно странствовать в море. С этим Анкарат не пытался спорить – море он тогда представлял плохо, но знал, что с каждым вопросом объяснения Килча станут сложней и мудрёней.

Зато теперь – теперь понял.

Сад-на-Взморье принял его кровь, разделил с ним звучание сердец, сладость воздуха, целительные зёрна силы. Но он ещё не изменился достаточно, чтобы стать родным, – да и сможет ли так измениться? В Городе Старшего Дома каждое движение, каждый вдох – всё было правильно, всё как должно быть. Горящие стены Вершины, рубленые очертания домов, Ступеней и улиц, стальной лес мачт в порту, вышки и пыльный двор окраинного гарнизона, громадные тени строительных рычагов, уличный шум – всё было правильно, правильно, правильно. Вместо того чтоб отдыхать и следить за приготовлениями к празднику, Анкарат искал дела в городе: проверить, как идёт подготовка бойцов в гарнизоне, обсудить новое оружие в кузнях Ступени Мастеров, добраться до ферм и присмотреть лошадей для лучших воинов своей сотни. И город его узнавал, и всюду звучало солнце.

Добрался он и до каньонов – те проглотили прежнее имя квартала.

За время в пути всё здесь изменилось.

Улицы посветлели, сделались чище, люди не прятались от звука доспехов, глядели с пристальным любопытством – новые люди, незнакомые, шумные. Украшали к празднику дома – часть из них перестроили, часть выбелили, выровняли, изменили так сильно, что небо поднялось выше, ветер гулял просторней. Появилось несколько новых колодцев с механическими рычагами, на крышах плескалась листва новых садов – прежде у большинства жителей не хватало ни сил, ни воды, чтобы ухаживать за деревьями, настоящий сад был только у мамы, ну и у Ским. Теперь над её домом, чистым от копоти и украшенным, с новыми ставнями и ярким навесом у дверей, вскипала пышная листва, горели плоды и маленькие фонарики. Увидев издали этот оживший, радостный дом, Анкарат запнулся в шагах – и рванулся вперёд. Ским вернулась, теперь здесь всё так, как она мечтала!..

Нет.

Конечно же нет.

Возле дома, пританцовывая, позвякивая монетами в чаше, его окликнула незнакомая девушка – зайди к