– Не такая уж и пыль, – возразил Килч, – но в целом да, верно. Их магия очень отлична от нашей. Не знаю, услышит ли тебя солнце, если позовёшь его в той земле. И что случится, если услышит.

Он говорил ещё – о морской силе Горького Прибоя, о тайнах Хребта Земли, о Потоках Завета, чья воля переплеталась и пела множеством родников. Но Анкарат не мог сосредоточиться, снова и снова пытался представить город, где магия не похожа ни на какую другую, а клятвы превращаются в пыль.

– Ты об этом хотел рассказать? – спросил Гриза, когда возвращались по тёмному саду. Мерцание сфер-светляков вокруг становилось сочнее и гуще с каждым днём Сердцевины.

Гриз не спешил отвечать.

Как и прежде, печать выматывала его, и следить приходилось не только за знаками Килча, но и за тем, чтобы у Гриза не мутнел взгляд, а кожа не бледнела до синевы. Узнав о том, что Гриз сам просил о печати, а теперь отказывается её снимать, Килч сперва вообще не хотел учить его дальше. Таким злым Анкарат его прежде не видел. В те дни они с Гризом чуть не поссорились снова. Анкарат сказал: может, это и к лучшему, разве не должен Гриз прислушаться к своему наставнику? Даже произнося это, понимал, как глупо звучит, но и промолчать не мог. Когда Килч назвал Гриза сумасшедшим и прогнал, в потемневшем, тяжёлом сердце ворохнулась надежда: теперь Гриз избавится от печати, Килч простит его, они вернутся в лабораторию на Вершине, Гриз не станет больше рисковать, с ним всё будет в порядке. Но Гриз не дал договорить, огрызнулся сухо и яростно: серьёзно? Ты сам хоть раз в жизни кого-то слушал?

Это тоже было справедливо.

Через несколько дней оказалось, что обещание помочь Гризу Правитель не забыл.

– Ему нравится ваш союз, Гриз. – Килч произнёс это глухо, губы сломала мрачная усмешка. – Говорит, в твоей помощи часть судьбы, часть удачи, совсем как когда-то… не важно. Хочет, чтобы ты шёл за Анкаратом дальше. Я помогу. Но ты всё равно сумасшедший. И жалеть тебя я не собираюсь.

Гриз опустил голову, бросил под ноги короткую благодарность, заверил: жалеть не нужно. Но по коже снова рассыпались лихорадочные пятна гнева. Анкарат знал, о чём думает друг: чародей с Вершины, мастер над элементами, сможет понять его ещё меньше, чем Анкарат, которому слишком легко всё даётся. Но вслух Гриз ничего не сказал. Занятия продолжились. Гриз приходил раньше – помимо свойств элементов, умения распознать старые знаки, создать и выплести новые Килч пытался установить, как на всё это ответит печать, как добиться, чтобы она умножала силу, но не калечила. Медленно, постепенно, но это у него получалось. Через четыре дюжины Гриз выдерживал все преображения стихий, что показывал Килч, не терял сознания, не бледнел, мог подхватить магическую нить и доплести знак.

А сегодня даже вмешался в разговор, говорил с такой страстью. Конечно, Гриз давно думал об этом и хотел рассказать Анкарату, молчал, должно быть, из-за того, что тот вечно занят с Амией или Отрядом. Да, всё так.

Гриз кивнул, будто соглашаясь с этими мыслями, – но как-то неуверенно, смазанно:

– Да… и не только. Я всегда хотел увидеть Город Чёрного Огня…

Конечно хотел! В городе, где магия подчиняется иным законам, может, и печать не будет нужна, может, Гриз сумеет зачерпнуть чистую силу и сделать своей, стать таким, каким мечтает себя увидеть, а его страх тоже обратится пылью.

– И мы его увидим! – От возгласа с крон сорвалась птичья стая, Анкарат стукнул друга в плечо. – Будет наш!

– Подожди, – остановил его Гриз, – послушай. Я хотел увидеть его, потому что… это наша история. Место, где Путь оборвался. Но теперь… теперь, наверное, не хочу. Понимаю, почему ты так загорелся. Магия Чёрного Огня и правда может разрушить клятву – почти наверняка. Но точно ли это нужно? Ты обещал Вершине исполнить судьбу – и в этом обещании сила. Клятва делает исполнение неизбежным, помогает судьбе сбыться. Это твой путь. И мой тоже – потому этот магический город мне больше неинтересен. У меня есть путь, и он нравится мне. Разве для тебя всё иначе?

Опять он об этом! Смысл в этих словах был, но как же они злили!

– Всё так, как я и хотел, – процедил Анкарат глухо, – может, в чём-то ты прав. Но клятва, печать – только оковы. Мы бы справились и без них. Я сильный. И ты тоже.

В чёрных глазах друга блеснули благодарность и боль. Анкарат улыбнулся ему. И продолжил:

– А про этот колдовской город… разве мы можем знать, чего хочет земля? Куда нас направит?

Этого и правда не знал никто.

На исходе Сердцевины от Правителя пришла весть – приглашение на праздник Жатвы.

Звал он лидеров звеньев (а значит, и Анкарата), Килча, Гриза (если Килч это позволит) и старшую кровь Сада-на-Взморье. «„Нашего Сада“ – вот как он написал», – Амия узнала о послании первой, пересказала, когда они встретились в доме на окраине города.

Занавесь на окне колыхалась от ветра и прикосновений ветвей, прозрачный её узор переплёлся с живым узором цветов и листьев. Воздух звенел жарой, голосами цикад. Каждый вздох ветра подхватывал и кружил по полу лепестки. Дом пах корицей, апельсином и старой корой. Здешняя постель была тесной, укрытой линялыми тканями, зной Сердцевины делал кожу скользкой, поцелуи – солоноватыми. Амии это нравилось, она говорила: я представляю, твой поход уже начался и я с тобой, вижу твои сражения, вижу твои победы, а здесь наш шатёр. Говорила и распалялась, гладила его шрамы, и глаза её блестели золотом, жаждой. Анкарат слышал сердце Амии громче собственного.

Анкарату чудилось в этом доме другое. Будто он всё же сказал ей: «Сбежим», – и они сбежали, больше нет предначертанной судьбы, есть только дорога. Больше он не оружие, а она – не дочь голодного города, не сестра человека, убившего отца ради власти. Даже память об этом стёрлась, как отпечаток в дорожной пыли. Этот дом – приют на пути, и они остановились переждать самое знойное время, а когда это время отступит, пойдут дальше и дальше, и Анкарат услышит все земли, будет свободен и счастлив.

Глупость, бред.

Разве он не счастлив сейчас? Разве может человек быть счастливее?

Амия говорила о Городе Старшего Дома с таким восторгом – конечно, она