— Ну, майор, чем порадуете?

— Хочу сказать, что обосновались они там не плохо. — Отвечает тот. — Оказывается, уже семнадцать лет в Эвельрате у туллингенских своё торговое подворье. Телеги через перевал идут всё время, в снег, в дождь — идут. И не мудрено, дело-то, наверное, прибыльное.

— Конечно прибыльное, спросите у медников в Малене почём нынче олово. Узнаете — так удивитесь. — Отвечает ему генерал.

— Оно и видно, — отрываясь от фасоли вставляет Мильке, — земля под подворьем своя, выкуплена вся, у них много земли, рядом ещё и конюшни на семь десятков лошадей. А телеги какие у них… — майор качает головой от восхищения. — Нам бы такие не помешали. Оси железные, втулки железные, колёса на железной полосе… Вроде не очень большая, а сорок пудов, а может и сорок пять, запросто возьмут, и на каменистой дороге не развалится.

— Главное они увозят в Лейдениц, на реку, грузят и спускают по реке до Нижних земель, много ещё берут купцы из Ланна, остальное идёт нам, в Мален, и немножко горцам. — Продолжает Мильке, ему, судя по всему, очень нравится фасоль, и вспоминая туллингенское торговое подворье, он, забывшись, с удовольствием облизывает ложку. — Купцы с севера у них уже расписаны… Ну, кому, когда за товаром приплывать. Из Винцлау им возят олово до перевала возницы тамошние, там, где-то в Эддене, в горах, возле самого перевала, у них большой склад, там чушки переваливают на телеги фринландские, а те уже спускают олово в Эвельрат.

— Всё это очень… Получает недёшево, — замечает генерал.

— Недёшево, — соглашается офицер, — но вы же сами заметили, что олово дорого неимоверно. Видно, всю дороговизну своей ценой покрывает. А купцы там… — Тут Дорфус усмехается, — одеты побогаче вас будут, господин генерал. Даже приказчики и у тех шапка из бархата с пером белым, а то и шёлк под курткой мелькнёт.

— Ладно, а вы были в самом подворье?

— Нет, а через ворота я посмотрел. Прямо на дворе я… — Тут Мильке вспоминает. — Наверное, не менее тысячи чушек видел, может даже две, не посчитать их было с улицы, каждая пуд весит… Сложены в стопки, что там у них в складах и конторах… — Он качает головой. — Не узнал. Но здания богаты, экипажи возле — богаты, сами купцы, как я уже сказал, в бархате и парче.

— В жару-то? — Удивляется генерал.

— Они все из-за перевала, видно им жара не в диковинку. — Поясняет офицер. — В общем, добра там столько, что их телегами за раз всё не унесём, неделю нужно будет всё к реке возить…

Волков ещё и не говорил им о том, что собирается грабить туллингенцев, но и Дорфус и Мильке ни секунды не сомневались в его намерениях. Знали своего генерала.

— Ладно, — с удовлетворением после услышанного произносит барон. — А теперь о главном… Что там с охраною?

И тут Дорфус пренебрежительно машет рукой:

— Две дюжины пузанов, парочка на выезде стоит — спит, остальные пиво пьют в караульной.

— Не местные? — Уточняет генерал.

— Нет, у всех выговор южный.

— Это хорошо, — кивает Волков, это облегчало ему задачу. С местными фринландскими людьми пришлось бы обходиться ласково, а со свиньями из-за перевала он церемониться не собирался. Нет, убивать он их конечно не собирался. Но тем не менее.

— Так что, господин генерал, когда мы воздадим должное брюханам из Туллингена? — Интересуется Дорфус и, кажется, ему не терпится начать, хочется поучаствовать в этом деле.

Но Волков не спешит отвечать. Тут всё не просто. Одно дело приехать и наказать городских свиней из-за перевала, и совсем другое дело разорить дотла целое торговое представительство на чужой земле. Да, герцог дал ему добро на отмщение, на рыцарский фехт, и с фогтом Фринланда у него неплохие отношения… Но то, о чём сейчас ему говорили офицеры, к чему они уже были готовы, называлось у пращуров «казус белли».

«Съезжу-ка сначала в Ланн, тем более что архиепископ меня туда давно звал, а в ларце лежит письмецо курфюрста к Брунхильде. Как раз одно к одному складывается. Посмотрю, послушаю старого попа и тогда всё решу. А то вдруг он взъерепенится после моего набега, и решит ещё по старой их взаимной любви, герцогу войну объявить. Герцог потом мне голову снимет, у него все мысли сейчас о Винцлау, а тут война с Ланном. Нет, нет… Деньги, конечно, очень нужны, долги уже попрёк горла… Но так рисковать нельзя!»

И генерал делает знак рукой офицерам: нет, пока торопиться не будем. И, кажется, немного разочаровывает их.

Он за день вымотался, и поездки по своей земле и важные встречи со своими людьми, утомили его так, что, когда в доме стало тихо, и баронесса с детьми уже спала, он даже книгу почитать не смог. Глаза закрывались сами и без всяких сонных капель. Барон уже встал и лампу взял, думал подниматься к баронессе.

А тут вдруг кони за воротами ржут, почуяв конец пути. Шум, разговоры. И он, ожидая гостей, думает:

«Карета что ли? Никак графиня с графом пожаловали. Не прижилась и в Ланне, получается!»

Эта мысль показалась ему неприятной, а ещё ему стало жалко и свою старую подругу Брунхильду и своего умного «племянника».

«Неприкаянные, нужно будет дом им в Малене подготовить».

А дворовые с лампами уже отпирали калитку, и он пошёл встречать гостей. И уже во дворе, стоя на пороге, услышал хрипловатый не очень-то приятный, но очень знакомый голос:

— Кляйбер⁈ — Догадался генерал.

— Я, господин! — Донеслось из полутьмы, освещаемой лампами, где собрались прибывшие и домашние люди.

У него сразу отлегло от сердца: не Брунхильда.

— А где наш лекарь?

— Так вот они, за забором, жену из кареты выгружают! — Кляйбер идёт к нему и подойдя кланяется. — Здравия вам, господин!

Волков протягивает ему руку, а сам уже взбодрился, сон ушёл, и он очень хочет знать о поездке.

— Ну, как съездили?

— Насилу успели на последнем солнце через реку переплыть. А так хорошо, господин, хорошо, доктора нашего одарили подарками, принцесса рада была… Дщерь поздоровела… Берндт будить вас не хотел, хотел домой ехать, дескать, завтра всё расскажу… Так я говорю, что вы не спите ещё, уговорил его к вам заехать сначала.

— Ты молодец,