А фон Гот тут и говорит:

— А вообще… Не легко быть большим сеньором.

Волков смотрит на своего оруженосца с удивлением:

— Это вы к чему?

— Да, к тому, что герцогу не легко быть с такими как вы. Вот как таких как вы держать в узде? Это вы ещё барон, и то вон как сильны, а как ему держать какого-нибудь упрямца и гордеца, если он ещё и граф, к примеру. Представляете, у вас было бы целое графство с парой городов, и мужиков у вас тысяч пять, не считая вольных. Герцогу и с нами-то, случись война, помучаться придётся, а замок закончим, пусть ещё попробует кто его взять. А если у человека пять таких замков, да ещё соседи будут ему подсоблять против сеньора. — Фон Готт качает головой. — Лучше, конечно, иметь вассалов мелких. Никчёмных. Без спеси. Чтобы и не думали голову поднимать. Так любому сеньору спокойнее.

Оруженосец смотрит на Волкова, и ждёт от него ответа, а тот и говорит ему:

— Поэтому сеньор и берёт к своему двору детей сильных вассалов. На всякий случай.

— А, знаете, — усмехается фон Готт, — я раньше думал то из чести,

— Из чести, из чести, — соглашается с ним генерал. И больше ничего не говорит, а косится на мальчишку Леманна. Тот слушает их разговор с большим вниманием. И молчит. Он всю дорогу молчит и слушает. Может умным будет. И Волков замолкает, устал — весь день в седле, нога уже ноет и проголодался давно, а до Амбаров ещё два часа езды.

«Плохо без кареты».

* * *

Пока ужинал, отчитал Ёгана, за то, что не рассказал о людях герцога, которые рисовали и обмеряли его замок.

— А ты знаешь зачем это они делали? — Интересовался генерал, глядя как служанка накладывала ему фасоль со свининой в хлебном соусе.

— Э-э… — Кряхтел тот, напрягая свои мозги. — Не знаю, господин.

— Мой замок они рисовали, чтобы понять, где его слабые места, где размещать пушки.

— Да ну? — Ужаснулся староста. — Неужели войну против нас удумывают?

— Пока ещё нет, но хотят быть готовым к тому. — Спокойно отвечает ему Волков. — А ты даже мне про них не рассказал!

— Господин, видит Господь, замотался в конец. — Он даже приложил руку к сердцу. — Совсем из головы вон…

— Ты поглядывай на чужих, нечего их туда пускать… — Распоряжается генерал.

— Господин, кабы вы мне лет восемь назад это сказали… Тут тогда всякий новый в диковинку был, а сейчас у нас в Эшбахте проходной двор, у нас тут только трактиров четыре штуки, да ещё и местные на постой людишек пускают, а ещё те, что в Амбары едут, не останавливаясь… Разве тут кого заметишь в такой толчее-то? — Разумно рассуждает Ёган.

И барону нечего ему возразить. С тех пор как город проложил хорошую дорогу до его владений, а он поставил пристани, Эшбахт и вправду стал многолюдным. Купцы, мастера, что не имели в городе прав, всякий работный люд, подёнщики, возницы и приказчики, даже путешествующие господа, всех теперь в городе хватало, особенно по осени, когда начинался урожай, тогда и наступала истинная сутолока, да такая, что телеги иной раз стояли ночью вдоль главной дороги от въезда и до выезда из Эшбахта.

— Ты всё равно поглядывай, — говорит старосте Волков, а после и продолжает. — Ты дорогу на Заставу, когда последний раз видел?

— Так на той неделе до Жанзуана ездил. — Отвечает старый слуга.

— Ну, и что скажешь?

— Так там инженер с мастерами нужен. — Рассуждает Ёган. — Мостки через некоторые овраги положить… Уж больно глубоки. Сами не сможем. Там опоры надо.

— Ну, посмотрим насчёт инженера, — соглашается с ним барон. — Но ты давай, как с замком закончишь, берись за дорогу, там такие колеи… Через месяц дожди пойдут и телеги встанут, а там хорошие товары должны прийти. В общем, посмотри, что можно сделать, но дорога должна работать.

Очень уж не хотелось генералу отправлять дорогие товары в Амбары под ввозные пошлины.

Когда Ёган ушёл, а он с фон Готом и младшим Леманном принялись за еду, появился Гюнтер и сообщил:

— Господа Дорфус и Мильке пожаловали, прикажете пригласить или пусть подождут?

— Приглашай, — Отвечает генерал и добавляет. — И скажи Марии, чтобы поставила два прибора.

Глава 27

Дорфус был хорошо одет, при том он не выглядел как богатый горожанин, стёганая, казалось бы, солдатская куртка, отличалась от простой одежды тем, что была по груди покрыта неплохим чёрным бархатом, горло, как и кисти рук его, по последней моде скрывали тонкие кружева. Не было на нём офицерского шарфа, но даже и без него, лишь по его шпаге и сапогам для верховой езды, всякому было ясно, что перед ним человек воинский. Майор, офицер штаба, не брезгующий и в строю постоять, если дело важное, и посему уважаемый нижними чинами, слыл человеком памятливым, умным и ответственным. Дорфус никогда, во всяком случае прилюдно, не терял присутствия духа, и был сторонником обдуманной инициативы, быстрых и решительных действий. Человеком, который во всех начинаниях Волкова, старался находиться среди участников, в первых рядах. А посему, всегда случался первым, когда… Полагалось делить добычу. Он мог себе позволить и бархат, и дорогой эфес меча, и хорошего коня, и золотые кольца на пальцах. У Мильке же всё было иначе. Одежду он носил весьма простую, и когда генерал господам офицерампредложил фасоль со свининой, в отличии от Дорфуса, который удовлетворился лишь пивом, Мильке согласился поесть, и просил положить себе порцию весьма солидную. Такой порции был бы рад даже пехотинец, после дневного марша. Генерал взглянул на самого молодого человека, что сидел за столом:

— Леманн.

— Да, господин генерал, — юноша сразу бросил ложку и встал.

— Во время еды можете не вставать, — произнёс барон, и когда молодой человек послушно сел, продолжил. — Вы, надеюсь, понимаете, что всё, что вы здесь услышите — тайна, и никому разговоры наши передавать нельзя?

— Да, господин генерал, господин фон Готт мне о том сразу рассказал, и отец про то ещё раньше говорил. — Сообщил ему молодой Леманн.

Волков был удовлетворён этим ответом, и после