с принцем, что тот будет ему непременно писать, генерал откланялся. И бредя по лестницам вниз думал, что в общем-то всё сложилось неплохо. Принц должен был быть в Малене, а генерал устроил бы в его честь бал… Это было бы очень полезно, бюргеры бы увидели на чьей стороне Ребенрее. А значит «воздать должное» мерзавцам Маленам ему никто из местных нобилей уже не осмелится. Ну, а с Ланном… С Брунхильдой…
«Чёрт с ними, пусть сами разбираются!»
Думал он ещё найти красотку госпожу Цельвиг, «тепло попрощаться с нею». Но уже устал, да и нога стала ныть. В общем, с сожалением, решил ехать домой. А красотке Амалии, как и Клементине фон Сольмс он думал написать.
Приехав домой и сразу выпив сонные капли, генерал приказал Гюнтеру, чтобы тот сначала принёс ему писчие принадлежности, а потом срочно собирал вещи, а конюхам, чтобы готовили карету и лошадей к поездке. Сам сел писать письма, своим дамам юным и прекрасным, а всем слугам наказал:
— Поторапливайтесь. Едем домой, там дел у меня много.
Глава 24
Кёршнер, узнав про векселя казначейства, расстроился было:
— Ах, как это они… — Он сдержался, не стал ругать сановников из казначейства Его Высочества при лакеях, что раздавали еду. — Как они нехорошо делают.
— А что такое? — Поинтересовался генерал, выбирая с блюда бараньи рёбра, он указывал на выбранные лакею и тот клал их ему в тарелку. — У вас есть надобность.
— Один мой товарищ из Мелликона, собирал на той стороне реки кожи, для какого-то купца из нижних земель. И собрал коровьих, и свиных кож, а также кож воловьих, почти на сорок тысяч, но купец за ними не явился… — Поясняет родственник. — Кожи лежат, а этого северянина нет и нет. Деньги вложены, склады под завязку, под потолок забиты, кожи уже преют на такой жаре, он в розницу сбывает, конечно, но то мало… А скоро осень, горцы начнут снова скот забивать… А у него ни денег, ни складов… Вот он и предложил мне взять всё оптом, за то делает большую скидку.
— Хороший барыш? — С удовольствием скусывая кусок отменного мяса с бараньего ребра спрашивает генерал.
— Хороший, хороший… Он хотел отдать мне за тридцать восемь, но, когда я отказался, сослался на безденежье, предложил за тридцать шесть. Думаю, отдаст за тридцать пять, или того меньше.
И тогда генерал, омыв руки от жира и вытерев их салфеткой, расстегивает пуговицы дублета, достаёт оттуда вексель, протягивает его лакею: передай господину. И когда тот тоже вытерев руки берёт бумагу, генерал спрашивает у купца:
— Принимаете вы вексели этого банка?
— «Клемони и Бельказе?» — Едва взглянув на бумагу купец соглашается. — Да… Да… Это надёжные вексели.
— Берите… — Говорит Волков, снова принимаясь за баранину. — Сколько вам там не хватает, чтобы сделать это дело с кожами… То пойдёт в погашение моих долгов перед вами, остальное… Я дам вам список моих долгов и процентов, погасите хотя бы проценты по этому году.
— Ах, дорогой мой друг! — Восклицает купец. Он явно рад деньгам. —
Ах, как это вовремя. Ах, как вовремя…
— Надеюсь у вас всё получится.
— Неужели курфюрст отблагодарил вас так щедро?
— Вы преувеличиваете щедрость моего сеньора, мой друг. — Вздыхает Волков. — Сильно преувеличиваете. Но надеюсь… Надеюсь эти деньги вам помогут.
— Теперь я обеспечен сырьём на два года. И сырье то должно получиться по хорошей цене. — Радуется купец продолжая рассматривать вексель. — Завтра же пошлю приказчиков к горцам в Мелликон. Закупиться.
А барон, немного подумав, вдруг говорит:
— Друг мой, я поиздержался в столице… Из этой суммы вычтите пару тысяч мне на расходы, у меня намечаются траты и дороги.
— Две тысячи? — Уточняет Кёршнер. — А куда же вы опять поедете?
— Да, думаю мне пары тысяч хватит до урожая. — И запивая очередной кусок баранины сладким красным, он решает проигнорировать вопрос родственника. Куда он собирается ехать, даже Кёршнеру пока знать не надобно. И поэтому барон в свою очередь спрашивает. — Ну, а как у нас дела в Малене?
— Всё хорошо, наш друг Виллегунд на своём новом посту, весьма предприимчив. — Улыбается купец. — Думаю, он неплохо нам послужит при распределении подрядов на мощение улиц Козьей дороги и Святого Амвросия. Те улицы длинные. А ещё мне сказал Фейлинг, что лачуги Хирморской коммуны будут сносить, уж больно досаждают они городу…
— Это те, что у восточной стены? — уточняет генерал.
— Они, они… Больно много там чахоточных, чесоточных, вшивых… А ещё всякая воровская сволочь водится… В общем давно уже думают весь квартал сносить, и Фейлинг говорит, что нам надо быть расторопными, чтобы земли высвободившиеся выкупить. Там и ворота рядом. И дорога… Хорошее место, хорошее… Хоть склады строй, хоть доходные дома, колодцы только вычистить надо… Да и на сносе лачуг можно подзаработать. Магистрат будет устраивать закрытые торги, чтобы иногородцы не проникли, думаю Виллегунд нам должен и с этим делом помочь. Надо ему сказать, чтобы употребил влияние.
— Обязательно скажите, — соглашается Волков. — Зачем же упускать такой куш?
«Нужно будет заехать к Фейлингам, проведать их. Не забыть! Это важные друзья». — При этом думает генерал, а потом и спрашивает:
— Дорогой родственник, а как вы посмотрите на то, чтобы в вашем доме на некоторое время остановилась одна высокородная особа?
— Э-э… — Кряхтит толстяк, не совсем понимая генерала. — А та особа будет… Женского естества? Если то ваша сестрица…
— Нет-нет, то муж, муж… — Усмехается Волков. — И самый родовитый в нашей земле.
— Неужто… — Тут глаза у Кёршнера стали круглые, он бросил в тарелку баранье ребро. — Это…
— Нет, это не курфюрст… — тут Волков смеётся, видя выражение лица своего родственника. — Это его сын.
— Господи! — Купец погружается не то в панику, не то в полный восторг. — Его Высочество… Молодой принц, в моём доме?
— Ну, пока ещё ничего не решено, если он поедет в Мален он мне напишет, и я не знаю дома, чтобы подошёл ему лучше вашего. Вы согласны дать приют молодому герцогу Ребенрее?
— Господи! Да как же… Конечно же… Это такая честь… Такая честь… —
Пыхтел толстяк, всё ещё тараща глаза на барона.