Нет, это трусость.

Он вдохнул красноватую пыль, та обожгла горло, но не помешала заговорить.

Стоило только начать, и слова нашлись. Правда, произнесённая вслух, оказалась страшнее и легче той, что все эти дни ворочалась в голове.

– Когда мы были в твоём доме, я забрал осколки силы вашей земли. Пробрался в святилище, убил тех, кто его охранял…

Амия скрыла лицо краем накидки, опустила глаза. Её плечи дрогнули – плачет? Но его руку стиснула только крепче. А когда заговорила, в голосе искрил смех:

– Ты думал, это святилище?

– Да… а что же ещё?

– Потом расскажу! Пойдём дальше.

– Но…

– Если волнуешься из-за Стражей, не стоит. Раз ты с ними справился, значит, они плохо знали свою работу. Однажды я это исправлю.

Последние слова отчеканила медно, звонко, а потом потянула его вниз по улице. В толпе снова что-то мелькнуло. Следят? Анкарат ускорил шаг.

– Вот, значит, что это за место…

Остановились в тени квартальных ворот – та стала ещё тяжелей, ещё гуще. Амия запрокинула голову, потом взглянула на землю… мелко, неслышно шагнула назад. Так же смотрела когда-то на землю квартала мама, так же от неё отступала. Анкарат отогнал этот образ, хотел сделать знак караульному, но Амия опередила его:

– Почему же оно так отгорожено?

– Там другая земля… и другие люди. Город их не принимает. Пока.

– Да… это я вижу… но разве так может быть… ты ведь…

Он разозлился:

– Не пойдёшь? Испугалась? Или это из-за того, что я сделал?

Как же так! Она казалась такой отважной!

Амия сбросила покрывало с волос и шагнула ближе. Анкарата окутал запах жимолости и мёда, тёплый, ласкающий свет её глаз. Зашептала:

– Прости меня, прости, прости! Я не могу бежать, понимаешь? Если я убегу – это будет… как признание вины. Нельзя. Но у меня совсем никого нет в этом городе, я хотела понять, можно ли доверять хоть кому-то. Я убедилась, что ты не шутил, спасибо тебе, я этого не забуду. Ты простишь меня?

Анкарат задохнулся. Кровь грохотала, гнев обжигал ладони: как ты смеешь, это не игры, не шутки, если сомневалась во мне, зачем ты пришла, дура?

Так и хотел ответить, но сказал:

– Да…

А когда она улыбнулась, улыбнулся в ответ.

– А о том, что ты взял в моём доме, – шепнула тише, положила ладонь ему на грудь, туда, где был спрятан мешочек с зёрнами света, – не тревожься. Всё, что ты взял там, дарю тебе.

Искры силы обвили сердце, и золото её голоса, и солнечные глаза ближе, ярче подземного солнца, совсем близко её дыхание, приоткрытые губы… Анкарат потянулся к ней – отступила.

К ним приблизился телохранитель, тот же, что сопровождал служанку с письмом. Вот что это было за мелькание в толпе, теперь ясно!

– Пойдём, – улыбнулась Амия, – нас ждут на Вершине.

Анкарат мотнул головой и пошёл к воротам.

Ещё не сделал, что собирался.

VII

Знакомый уступ над открытой жилой.

Кровь земли, золотой свет. Теперь Анкарат видел: это и правда сияющий голос солнца.

В этот раз пробрался сюда тихо. Никто не окликнул в квартале, никто не заметил в привычном чаду и шуме каньонов. А может, он сам никого не услышал и не заметил.

Ложь Амии, растревоженный стук самоцвет-сердца, следы чар лазутчика, перемешавшиеся со следами пожара, «пусть каждый отвечает за себя», его обещание, его цель – всё связалось тяжёлым, горьким узлом в груди, чернило мир вокруг.

На ладони лежали крупицы силы чужой земли, пропитывались кровью. После прикосновения Амии засияли ярче, словно она открыла их суть.

Такую же, как суть земли, что лежала вокруг.

Огонь, кровь и воля.

Сила изменений.

Пока живёшь, можешь решать, как она движется.

Договор между землёй и кровью.

Который Анкарат изменит.

Он сделал долгий вдох и бросил в открытую жилу искры, соединённые с кровью.

Вдох, другой – ничего не менялось. Сердце стучало медленней, тише. Вдох. Вдох. Вдох.

И тут – вспыхнуло золотом!

Схлынул гул, растаял тяжёлый чад, воздух стал лёгким и сладким, не муторной сладостью шельфа, нет, весенней, прозрачной сладостью. Анкарат привык видеть, как от Вершины поднимается солнце, но теперь, теперь оно поднималось из глубины каньонов, из сути родной земли, ничейной земли, его земли. Поднималось – и золотило камень, и оживляло землю.

И Анкарат последовал за солнцем.

Он шёл, и с каждым шагом квартал менялся, оживающий, облитый светом, новый.

Путь преградила тонкая тень, нет, не тень, веснушки, янтарные заколки в косах: что это, что ты сделал? Позже, Ским, всё будет хорошо, уже скоро, я обещаю.

Солнце вело его.

Прежний дом, гулкий, тёмный, но тёмный только на миг, стоило переступить порог – осветился. Когда-то мама боялась его покидать, боялась коснуться земли, но теперь сила этой земли сияла, жила, хлынула, затопила комнаты. Атши вышла навстречу, показалась вдруг совсем юной – потерявшаяся кочевница засмотрелась на солнце. Глядела одичалыми, сияющими глазами, заговорила на своём языке. Ты это сделал. Да, да, сделал. Осталось ещё одно, только одно.

Килч застыл в дверях мастерской.

– Мне нужны твои знаки, – сказал ему Анкарат, – иди за мной.

Килч медлил, но совсем недолго. Лицо его стало отчаянным, непреклонным.

В пропасть всё это. Её всё равно здесь нет, нечего больше хранить, нечего бояться. Помогу хотя бы тебе. Если тебе не помочь, ты сгоришь.

Анкарат не знал, говорил ли Килч вслух или нити магии дрожат звуками его мыслей. Неважно, ведь то была правда. Он видел правду.

Остановились у границы квартала. Граница дрожала и дребезжала, но оставалась прочной.

– Когда мы начали восстанавливать силу этой земли, – сказал Килч, – когда я рассказывал тебе о знаках, я сказал: «Это начало». То, что ты хочешь сделать теперь… может быть, это конец.

Нет, не конец. Мне нужны твои знаки. Начинай.

Килч рисовал размашисто и легко, сильными точными движениями. Когда он закончил, Анкарат снова отдал земле кровь и вторую половину живых искр.

А потом позвал солнце.

В этот раз не было тишины, не было места для вдоха.

Мир полыхнул, мир менялся, менялась сама суть земли.

Граница, когда-то отрубившая землю отверженных от города и его силы, исчезла. Город сиял и длился теперь до самого края каньонов. Люди выходили из домов, смотрели вокруг и в небо. Их судьба изменилась. Их земля изменилась. Анкарат сдержал обещание.

Но останавливаться не собирался.