– Помоги мне, – просто чтобы не делать это одному.

Когда всё было кончено, вместо живой россыпи осталась рана, истекала густым тёмным соком, пахла чем-то сгоревшим, гибнущим. Корни вокруг потемнели, свет забился. Тот же свет плескался в ладони – горсть живых зёрен. Анкарат пересыпал их в холщовую котомку на шее, спрятал под доспехом.

– Ну и дичь, – Шейза сплюнул, – я-то думал…

Договорить не успел.

В круглом проёме входа стояли люди дворца, двое – не похожие на слуг, в длинных ритуальных одеждах, в руках – бронзовые алебарды, лезвия – словно перекрёст острых листьев. Они замерли, смотрели с ужасом, нападать не решались. Дворец пронизан магией, а здесь её сердце; что произойдёт, если в таком месте сразиться? А если пролить кровь чужаков?

– Лучше пропустите, – вышел вперёд Анкарат. – Если мы пойдём дальше вглубь, будет хуже. Так?

Стражи переглянулись. Медлили. Даже не искали решения – настолько их потрясло то, что он сделал. Ребята стояли тихо, Анкарат чуял: никто из них не желает драться. Здесь, в этом медовом свете, в сосредоточии жизни чужой земли, стало вдруг ясно: он забрал их из родного дома, но сражаться они не желают, никогда не желали, у них разные пути, разные мечты.

Гриз повторял знаки – Анкарат понял, что привычность этого бормотания стала почти опорой.

– Не слышали? Уйдите с дороги! – Не дожидаясь ответа, Шейза ударил.

Свет задрожал, помчался вокруг вихрем, магия слепила, давила, ничего не осталось, только сражаться – пусть они хотели другой судьбы, Анкарат привёл их сюда, он и выведет их отсюда.

Каждый удар откликался в стенах, в земле под ногами, вспыхивала россыпь живой силы в котомке у сердца, нити магии Гриза резали воздух, и солнце, знакомое солнце сияло белым, безжалостным светом.

Эти люди не знали таких сражений, магия, в которой они привыкли дремать, предала их. Всё кончилось очень быстро.

Кровь на полу святилища вспыхивала вокруг рухнувших тел. Вспыхивала – и таяла, словно её тянули жадные корни. Лица людей дворца выстывали, бледнели – отрешённые… безмятежные?

И безмятежность эта казалась страшной.

– Вы их убили, – выдохнул Шид, когда они возвращались по светлеющим коридорам. Анкарат не стал отвечать. Шейза хмыкнул:

– Если б ещё подождали, они бы прочухались, было б сложнее. Вы-то драться не собирались, по сторонам смотрели. Только Анкарат молодец и колдун. Так что вы там отковыряли? Важное что-то?

– Пока об этом говорить не нужно, – предупредил Гриз, – и вообще лучше бы помолчать.

До утра они молчали и ждали.

Анкарат мерял шагами мраморный зал, Гриз чертил в путевой книге – лихорадочно, словно времени не хватало, хотя времени было слишком, слишком много, в такт шагам качался дворец и качался город, пульсировали болью его глубины. Вот сейчас, сейчас взойдёт небесное солнце, люди дворца увидят, что Анкарат сделал, и что тогда? Может, правильней было бежать, но Анкарат не хотел.

Бегство – позор, и, несмотря на преступление, он хотел ещё хоть раз встретить Амию. Не из-за её красоты и смелости, не из-за того, что она – солнце и золото. Просто так было честно. Правильно.

V

– Теперь точно будет война.

Ветер бросил эти слова Анкарату – жалящей солью в лицо.

Корабль летел над волнами быстрее, чем прежде, предвестием скорой Жатвы мчались по небу сизые облака. О войне говорили люди Отряда, и это был первый знак, что о преступлении знал кто-то ещё.

Нет, конечно, не первый.

Первым знаком были поспешные сборы утром, то, как стремительно отправились в порт. Ни трапезы, ни ритуальных прощаний. Анкарат решил: планы теперь переменились, Амия останется в Саду-на-Взморье, больше с ней не увидеться.

Но перед самым отплытием на пристани появился узорный паланкин. Амию сопровождали слуги – четверо девушек и четверо телохранителей, все истёртые страхом, двигались по палубе так, словно та могла испепелить. А вот Амия не боялась. Смотрела вокруг тем же любопытным взглядом, ступала мягко, разве что чуть казалась бледна да куталась в шёлковую накидку, слишком, конечно, тонкую для путешествий. Встретившись с Анкаратом глазами, прищурилась… и улыбнулась! Стало теплей, сердце заколотилось незнакомо и ярко. От этой яркости и тепла преступление показалось ещё ужасней. Анкарат осквернил её дом, убил её людей, а она ему улыбается. Должен во всём признаться.

Но признаться случая не представлялось. Амия почти не появлялась на палубе, а когда появлялась, вокруг суетились люди дворца и бросали такие взгляды, что очевидно было: они точно всё знают, а может, слышали что-то и похуже правды. Преступление было страшным, а в пересказах они всегда только страшней.

И как бы ни хотелось признаться во всём самому, сейчас, когда люди Отряда заговорили о войне, Анкарат обрадовался, что Амию прячут где-то в каютах. Не стоило ей это слышать. Её город не для войны. Сила его земли не для войны.

Подошёл ближе, опёрся ладонями о край борта, притворился, что смотрит на волны – море ловило стальной цвет облаков, казалось железным.

Прислушался.

– А девчонку почему тогда отдали?

– Да ясно почему. Купили время.

Жестоко.

Нужно молчать, слушать дальше.

– Что с ней будет?

Но Анкарат не смог. Удержать голос сложней, чем огонь.

Люди Отряда смокли, удивлённо уставились на него.

– А, – рассмеялся тот, с которым Анкарат дрался, – наш юный герой, мастер воинского искусства. Ты давай не подслушивай.

Но тот, что стоял с ним рядом, самый серьёзный и хмурый, скуластый, со шрамом, ответил:

– Это решит Правитель. Если они прислали лазутчика, ей это известно.

Ещё во дворце, пока ждали рассвета, а может быть, и суда, Анкарат метался по залу, ругался – вполголоса, чтобы не слышали друзья Шейзы: как так можно, почему сердце дворца никто не охраняет, почему коридоры разгорожены такими пустячными чарами, почему до сих пор никто не очнулся? Эти люди и правда живут как во сне, в кумаре дурманной травы.

Гриз поймал его за запястье, остановил, заставил сесть рядом. Злость так колотилась в горле, в ладонях, что Анкарат чуть не ударил его, но сдержался. Пока переводил дух, Гриз рассказывал – медленно, как когда-то под высохшим деревом у колодца:

– Атши рассказывала, в путешествиях её всегда удивляло, как далеки друг от друга города и земли. Не только дороги их разделяют, не