Тяжёлый клюв портового рычага больше не нависал над морем, развернулся к кварталу. Исполинская его фигура теперь казалась ещё тяжелей, опасней – чудовищная птица изготовилась, чтобы склевать любой из укутанных ночью домов.

В остальном ничего здесь не изменилось. Алая полоса горизонта, чёрные соты улиц – больше неразделённых, но и не слитных, потерявшихся в темноте. Свет знакомого дома не отыскать теперь и отсюда – Атши берегла огонь.

Когда уходили, на самом пороге она вцепилась Анкарату в запястье – стиснула пальцы и вздрогнула, словно бы обожглась.

И обожжённым, сыпучим шёпотом проговорила:

– Ты всё думаешь про эти маленькие преграды, но их много, много по всей земле. Глубже, черней. Ты можешь изменить. Слушай солнце, и только его. Знает, что тебе нужно.

Говорила отрывисто, как в лихорадке, словно вместе с Анкаратом приблизилось что-то, сжигавшее её мысли в каньонах. Гриз замер рядом, смотрел тревожно, свистяще тянул воздух для слов, которые не решался произнести.

– Слушай только солнце, – повторила Атши, а потом Килч окликнул, и они отправились на рычаг.

– Всегда хотел рассказать тебе, – и правда слышалось: эти слова Килч берёг давно, так давно, что сила и смысл их почти истаяли, – как всё устроено. Если бы ты захотел учиться…

– На это у нас времени нет, – перебил Анкарат.

– Действительно. Но чтобы помочь мне, ты должен понимать основные законы и знать о себе.

Говорил он размеренно, словно чертил карту элементов, и протяжно, словно читал заклинание. Речь текла, застывала металлом.

Земля Города Старшего Дома – не просто земля. Не просто сила и свет, который ты слышишь. В этой земле кровь, много крови. Она бежит по сосудам, сосуды сплетаются, питают очаги города. Она узнаёт тех, кто ей близок, и отвергает чужих. В квартале – не только люди, совершившие преступления. Но и те, кого кровь земли отвергла. Так могло произойти и с тобой. Ты мог вырасти таким же, как все, кто родился на этой земле. Но Рамилат поклялась, что так не случится. Принесла клятву, оберегала огонь, который выкрала из Старшего Дома. Не ступала на землю отверженных.

Знаю, ты злишься на то, что я удерживал и восстанавливал чары. Но если бы это делал кто-то другой, всё могло сложиться иначе. Хотя… возможно, так всем было бы легче. Или нет. Не знаю… что она сделала бы, родись ты обыкновенным.

Килч сбился, потёр лоб узловатыми пальцами, словно стирая боль. Заслонил блеснувшие глаза. Море глухо вздыхало во тьме. Ночь сгущалась, квартал стал совсем невидим. Анкарат вдруг понял: не видит до́ма, потому что его больше нет. Некуда возвращаться.

А Килч продолжил.

Но это не важно. Так не случилось. Кровь земли услышала твою кровь. Ты смог позвать её силу, вывести вверх. Знаешь, почему ты это можешь?

– Потому что солнце со мной.

Килч чуть заметно улыбнулся:

– Можно сказать и так.

Земля Города Старшего Дома – не просто земля. И кровь этой земли – не просто кровь. На Вершине она священна. Но в городе, и особенно на нижних Ступенях, – это источник власти. Необязательно того, в чьих жилах течёт эта кровь. Может случиться по-разному. Потому я и просил тебя не звать огонь перед чужими, молчать о прошлом. Теперь прошу только быть осторожным.

Он усмехнулся:

– Насколько сумеешь.

Гриз стоял позади, опершись на балки смотровой площадки, и, кажется, вновь отгонял страх высоты пересчитыванием элементов. И вдруг подался вперёд – наверно, хотел сказать про Ариша. Если это позволить, Килч ничего важного не объяснит, отвлечётся, так и будет бормотать про землю, кровь и повторять предостережения.

– Как всё это поможет изменить квартал?

Килч вздохнул:

– Ты не слушаешь.

– Я не хочу слушать, хочу что-то сделать!

– Ладно. Главное, что ты должен понять: эти преграды – договор между землёй и кровью. Таких преград много. В глубине каньонов лежит борозда темнее и глубже, и за каньонами тоже. Из-за неё никто не может напасть на Город Старшего Дома. Есть они и вокруг других городов, там своя кровь, свои знаки. Неважно. Всё это – очень старая магия, идёт вглубь и вглубь, моё колдовство только её подновляет.

А вот ты… можешь изменить этот договор. Если дотронешься до силы сквозь знаки, кровь земли и твоя кровь зазвучат вместе. Твой пожар нарушил движение в здешних жилах, оно и до того было слабым, спящим. Если хочешь помочь мне, нужно сначала восстановить это течение. Ты готов?

Во рту сохла соль, в голове грохотала кровь. Анкарат слушал Килча, но видел другое. Огромную землю, иссечённую чёрными, древними бороздами. Горькими, разбивающими свет солнца. И своих друзей – тех, кого кровь города не хочет принять просто из-за места рождения.

– Подожди. Ты сказал, моя кровь и кровь земли – одно и то же. Если так, кровь земли не может отвергать тех, кто живёт здесь. Я их люблю, значит, и земля их полюбит, если не будет этих преград.

– Это… это твоё решение. Решение человека. Законы Города старше, и…

– Чушь! Эти законы – тоже решения людей.

Килч замешкался, опустил голову. И проговорил тихо и ясно:

– Да. Ты прав. Всё это – человеческие решения. И часто они несправедливы. И раз ты понимаешь это… будь, пожалуйста, осторожен.

Кровь кипела, шумела. Анкарат оказался прав! Если привести друзей в Верхний город, всё можно изменить. А если Килч покажет, как прикоснуться к сути квартала…

Анкарат бросил Гризу быстрый взгляд: запоминай! Гриз чуть заметно кивнул.

– Мы сюда не осторожничать пришли. Черти' свои знаки, попробую сделать, что ты сказал.

Килч усмехнулся, распрямился, вдруг помолодевший и сильный. Руки его заметались по воздуху, вытягивая из пустоты золотой звон, сверкающие нити. Они складывались знаками элементов – между тьмой небес и земли.

И земля и небо вдруг вспыхнули, зазвучали напевно.

Из молчаливой глуби поднялось солнце, коснулось сердца.

Анкарат вдохнул это солнце – ближе, полнее, чем прежде, солнце бежало в крови, шумело с морем, разливалось на высоте – выше Вершины, выше звёзд и пропасти неба.

На миг он почувствовал: всё возможно.

Вокруг закружились незнакомые города и дороги.

А затем мир вернулся. Чёрные соты квартала оббегал мягкий золотой свет. Ещё не тот, который он представлял, но живительный, чистый.

– Что же, – сказал Килч, – это начало.

Он возвращался сквозь раскалённую рябь знаков. Ритуал закончился, но знаки не отступали.

Такие отчётливые, что почти говорили, стали понятны, и правда: вот огонь, вот земля, вот