Подземное солнце и голос Сада высвечивали её слова по-другому, вычерчивали другую, лишнюю суть: пришла, чтобы уговорить, лаской добиться согласия, эти слова – золотая удавка на шее, словно нить Путеводной, но звучащая нежностью, мёдом.

Нет, то просто его обида: Лати пыталась остановить Анкарата, а вот Амия не пыталась, дни в темноте сделали его мелочным и злопамятным, Амия любит его, Амия в него верит.

– Решайся, – шептала, спрятав лицо у него на груди, касаясь кожи губами, ладони скользили, выглаживали шрамы, – это единственный шанс быть вместе; если ты не согласишься, Тория снова продаст меня или приведёт в этот белый зал, помнишь его? Помнишь? Я останусь там, где остался отец, моё сердце рассеется красным сиянием…

Анкарат не позволил ей договорить, прижал к себе крепче, обещал: я придумаю что-то, спасу тебя, не смей представлять такое – но рубиновый свет зала не-жизни пульсировал, бился над ними, длился, длился, длился в каждом движении. У поцелуев был привкус крови и слёз.

А потом ушла – слишком быстро.

Ушёл её запах, отзвуки слов, отпечатки прикосновений, последние крапины солнца. Комнату затянула стылая мгла. Тьма забирала у земли силу, а может, её забирала безнадёжность заключения. Голоса городов отдалились, примеркли.

Звучало лишь солнце.

Звучало ясней и громче всех до сих пор сказанных слов.

Останься.

Останься.

Не бойся смерти. Я сохраню тебя. Я дам тебе иную жизнь. Мы засияем вместе. Люди приходят, уходят – как волны. Забудь их. Сколько раз предавали тебя. Предадут снова. А мы будем сиять всегда.

Останься.

Не подчиняйся им.

Голос солнца, непререкаемый, ясный, придавал сил. «Хочешь, чтоб мир проснулся, – отдай себя силе, не бойся, услышит», – так говорила Атши. Может быть, этот миг наступил.

Только сердце полосовала тоска. Анкарат не боялся смерти, но больше не понимал: это и есть победа? То, для чего нужна его сильная воля? Отдать кровь земле, слиться с мощью Проклятий, смыть весь этот несправедливый человеческий мир?

Нет.

Не к этому он стремился.

Не этого он хотел.

Не свобода, не выбор судьбы для каждого – лишь разрушения.

Нет, отвечал он солнцу. Никогда так не сделаю.

Хорошо. Сделаешь то, на что хватит воли. Я помогу. Просто приди ко мне.

И солнце уходило на глубину, в темноту и холод.

Снова, снова бился под кожей голос Амии: решайся, единственный шанс, всё, что здесь не случилось, случится там, исполним твою судьбу.

Анкарат больше не знал, нужна ли ему эта судьба. Нужна ли была изначально – или то было только желание мамы? Желание, что пробуждает сердце земли, обращает Проклятье Благословением, дурную, искажённую кровь – удачей. Желание, что обратило Анкарата тем, кем он стал. Оружием, разрушителем городов, силой, у самых близких друзей вызывавшей страх.

Не важно, сбудется ли эта судьба. Он не мог бросить Амию. Не мог вынести, что из-за него её мучает такой страх. «Останусь там, где остался отец, моё сердце рассеется красным сиянием…» Не мог вынести – и заставить себя сдаться тоже не мог. Предать те сердца, что доверились и оставались с ним до сих пор.

Время тянулось мучительно, мир холодел и темнел, пыльная морось сменялась ураганным ветром и шквальным ливнем. Неподвижность сводила с ума. Анкарат привык к быстрым решениям, стремительным, как огонь, принимал их легко, не оборачивался назад. Но теперь он не чуял верной дороги. Всё заволокло пеплом. Иногда чудилось: прямо сейчас, здесь, Анкарат в том пространстве, о котором говорил Аметран. Пепел летит вверх, мир медленно выгорает, гаснет и остывает. Скоро ничего не останется.

После череды блёклых дней одиночества и тишины, дней слипшихся, переплетённых как мёртвой пуповиной-нитью над неподвижной стоянкой, дверь отворилась вновь.

В проёме замер силуэт, который Анкарат не хотел узнавать. Узкий и заострённый, лицо полускрыто воротником, пальцы режут воздух вязью знаков.

Нет. Как же так. Почему здесь? Почему не остался в долине?

Кто-то толкнул Гриза в спину. Он торопливо, спотыкаясь, вошёл.

Упал рядом на каменную скамью, впился измученным чёрным взглядом. Он исхудал, глаза стали ещё темней, прошивали сердце больней и резче.

– Что случилось? – спросил Анкарат высохшим голосом. – Почему ты не с ними?.. Почему здесь?

– Прости меня, – мотнул головой, – пожалуйста, прости… Я столько раз обещал тебе… Столько раз повторял… что мой путь… что мы… а т-тогда… просто не смог двинуться с места, я так себя ненавижу…

– Я всё видел. Я помню. Но почему ты здесь?

Губы Гриза мелко тряслись, словно от близких слёз или сильного голода или от страха, что был больше всех прежних страхов. Да, этот страх, всегда преследовавший Гриза и почти отступивший во время похода от близости магии, мечты, Пути – теперь пропитал всё его существо, ворочался в сердце, как червь в коконе, вот-вот прорвёт оболочку, развернёт крылья. Анкарат не мог на это смотреть и отвернуться не мог. Толкнул Гризу миску с припасами Килча – сушёные хлебцы, орехи, мясо.

– Поешь. Расскажи, что случилось.

И Гриз рассказал.

…Когда ты ушёл из долины, накрывшее её волшебство и правда рассеялось, как тучи после грозы. А вместе с ним исчез и древний народ. Словно их развеяло ветром, как дым, как степные семена. Вот что странно: Лати исчезла с ними. А я… я ведь стоял среди них… на миг вокруг сгустилась магия, такая яркая, пронзительная, словно звучание всех ритуалов, что мы слышали там, словно звучание мира. Пронзила мне сердце, и показалось: наконец-то я здесь, я здесь. Я добрался, они меня приняли, это случилось, всё случилось не зря. Я действительно верил… пока они не исчезли. Я так ошибся. Я ведь сказал тебе: моя магия там, где ты, и это правда…

– Хватит. – Анкарат сомкнул веки, выдохнул сквозь зубы. Лати ушла, как и хотела. А Гриза бросили. Почему?.. Больше это не важно. – Не мучай себя. Давай дальше.

И Гриз рассказывал дальше. О том, как снова заговорил Правитель, позвал к себе, обещал прощение. Долина… когда исчез древний народ, земля её изменилась, стала враждебна, погнала прочь. Земля обратилась зубьями скал, трава – железными прутьями, река потемнела… Решили, раз он обещает прощение – мы подчинимся. Мы ведь доказали, что верны ему, не тебе.

Гриз проглотил нервный смешок, выдохнул:

– Глупо это было, конечно. Прости меня. После того, как