Анкарат встряхнулся, потёр запястьем заветренные глаза – и словно стёр её силуэт вместе с песком. Исчезла.

Почему она не сделала ничего, где её колдовство?

– Она всё это знала, – ответил Дарэш, – знала, что произойдёт.

Всё равно! Впрочем, ладно! Анкарату не нужна её помощь, он справится сам.

Ты не меняешься.

Голос Правителя вобрал в себя всё: дыханье долины, звучание мира, грохот крови в висках.

Всё-таки я был прав. А Рамилат ошибалась. Её ритуал исказил волю земли. А тебя изуродовал.

Не сделать вдох, не вдохнув его голос. Анкарат стиснул зубы, пошёл вперёд. Не слушать. Не слушать. Главное – двигаться. Сможет. Его воля сильней.

Вдалеке проступили очертанья шатров. Нити над ними – натянутые, заалевшие.

Ближе.

Ближе.

Всё-таки можно добраться.

Только зачем? Подумай. Ты придёшь к ним. И что же сделаешь? Поведёшь в бой против меня? Они – моя сила.

И ты – тоже.

Подумай о них.

Подумай, что станет с этой долиной. Всё здесь сгорит. Я этого не хочу. И ты не хочешь.

Поселение приближалось рывками. Анкарат уже видел костры, их больной, воспалившийся свет, чёрный дым над ними. Видел людей – своих и чужих, нет, все они стали своими, – застывших, запрокинувших лица к небу. К этому голосу.

Я люблю их. Выйди ко мне. И я их прощу. Твоя сила их ослепила. Но в них – часть моей воли. Смогу простить.

Анкарат вошёл в поселение – и голос Правителя обрушился бурей.

…А если нет, я всё здесь сожгу. Помнишь? Те, кто не будет нам верен, – сгорят.

– Может так сделать. – Голос колдуньи, спокойный и мягкий, заскользил сквозь бурю, сквозь лихорадочный свет. – Никто не покинет долину, если он не позволит. Он из Старшего Дома, но здесь… что-то ещё. Ещё одна сила. Суть магии.

Замерла впереди своих людей, словно и не сходила с места, не открывала Анкарату звучание мира. Все они, древний народ, казались такими же зыбкими, как она в тот миг на холме. Медные нити, сплетённые ветром. Кости, кожа, жилы, кровь, волосы этих людей – всё только плетенье Пути, новый порыв перевяжет их по-другому, понесёт дальше и дальше, их долина появится там, где они захотят. Эта правда звучала, лилась в воздухе.

Если так, – сердце стукнуло невпопад, – может, Атши и правда где-то в Пути.

Из толпы вышагнул Гарджи, ощерился, дёрнулся к колдунье – схватить за плечо, но в последний миг уронил руку, бессильно спросил:

– Это вы сделали? Привели нас сюда, чтобы легче было остановить?

А она улыбнулась печально:

– Мы вас не предавали. Мы помогли вам. Не бойся. Скоро всё кончится.

Голос Правителя падал и падал с неба.

Да.

Скоро всё кончится.

С этим голосом во́лны трав вспыхивали, загорались, воздух полнила горечь, чёрная соль. Кто-то вскрикнул, ряды воинов Сада и Медного города, гарнизона задрожали – горели не только земля и небо, горела их кровь, голос Правителя выкручивал жилы. Люди Отряда молчали, не двигались, но по лицам расползались лихорадочные пятна – та же боль терзала и их.

Вы не понимаете, что он затеял. Он и сам этого не понимает.

Сила, которую он освободит, сотрёт с земли города. Сплавит сердца в единую лаву. И солнце взорвётся.

Его новое время – не для людей.

Вы – часть моей силы. Люди моей земли. Я отдал вас ему. И он ослепил вас. Дурная кровь, искажённый свет. Пусть выйдет ко мне. Один. Тогда я прощу вас.

Эхо таких давних слов. В глазах потемнело.

– Те, кто хочет вернуться, – пробормотал Анкарат, усмехнулся горько, – жить прежней жизнью, – пусть возвращаются. Для них не будет последствий.

Никто не услышал. Боль и огонь отступили, воздух рвался хриплым дыханием, кашлем.

Лица их выцветали, ни следа той решимости, что бросала в бой, что гремела над долиной совсем недавно. И дело было не в боли, не в страхе. Правитель был их жизнь, сила крови, суть их земли, их солнце. Сейчас их солнце обратилось против них, готовое растерзать и сжечь. Ничего не может случиться хуже.

Амия скользнула сквозь неподвижный строй, застыла – прямая, ужасно бледная. Багряный свет неба напомнил другой, пульсирующий рубином свет крови её отца, свет зала не-жизни. Амия прочитала тогда в сердце Анкарата, а теперь здесь, в густом, накалённом воздухе, их сердца были открыты друг другу, распахнуты.

Сейчас, просила она, губы стиснуты добела, белым замком сомкнуты пальцы, сейчас ещё есть шанс. Забери силу этой земли, ударь. Попытайся. Они сомневаются, они испугались, но вы прошли вместе так много. Они верят в тебя. Он тебя не пощадит, и ты не щади.

Нет, откликнулся Анкарат, никогда.

Не хочу, чтобы кто-то шёл за мной против воли.

Не хочу давить чужую свободу. Они любят его. Желают его прощения. Я не заставлю их делать подобный выбор.

Зрачки Амии сузились, глаза похолодели. Она отступила, прижала пальцы к губам. За спиной у неё замер Ритаим, смотрел растерянно, оглушённо.

Иртрана, Башарэд, Карантера, Гиртарэм и Гарджи сбились ближе друг к другу. Их верность, перемешанная с болью, лилась к Анкарату: да, готовы, зови, мы пойдём за тобой, пусть всё сгорит, – но впервые свобода, отвага и сила, которую Анкарат так полюбил, померкла, как облетевшая позолота. Все они были старше, но казались детьми, что вот-вот по-настоящему лишатся дома. Тэхмирэт в шаге от них прошивал воздух пустым, металлическим взглядом. Погасил все мысли, и страх, и решимость. Нет шансов. Мы не вернёмся.

Имра и Курд на него не смотрели, и Анкарат не смотрел на них тоже. От них он ничего не мог больше требовать или просить. И не хотел. Шейза шумел: ну что вы застыли, ещё утром готовы были сражаться, нет? Кто-то из воинов гарнизона спорил: ты разве не слышал, мы здесь как под колпаком. Илтари пробормотал: это особая магия, я о такой не знаю. Откуда-то издалека.

Аметран столкнулся с Анкаратом взглядом, и Анкарат чуть заметно кивнул. Аметран знал, что нужно сказать.

– Может быть, – с каждым словом мерк свет надежды, с каждым словом голос ровней и мертвей, – битва и не понадобится. Пусть Анкарат поговорит с ним. Правитель не сожжёт свою кровь. Старшую кровь. Всё будет в порядке.

Эхом пробежало по сердцу: «Непросто будет удержать ваше звено целым. Сложный элемент. Сгорит быстрее, чем предыдущий». Кажется, Аметран тоже вспомнил, услышал эти свои