говорить. Даже если Гриз хочет остаться, не время для таких слов. Но Анкарат не желал, чтобы кто-то следовал за ним, сомневаясь.
– Этого не случится, – голос Гриза надрезал музыку, – моя магия там, где ты.
Как ни хотелось дать товарищам больше покоя и отдыха, нужно было спешить.
Об этом предупредил Аметран.
Ритуал закончился, военачальник подошёл к Анкарату – в тот миг казался другим человеком. В глазах отражался цвет ночи, живое пламя костров – мертвенная бесцветность исчезла. Долина вдохнула в него не просто надежду – новую жизнь.
– Я говорил с местными. Они ни на что не отвечают прямо, говорят: то, что случится, – твоё решение и твоя забота. Но я вижу: готовы принять нас, если мы захотим.
Принять. Как когда-то приняли мать Гриза, как, может быть, примут его самого. Кто-то уходит с Пути. А кто-то может к нему присоединиться. Всё правильно.
– Разве этого мы хотим? – спросил Анкарат тихо. Аметран откликнулся невозмутимо:
– Тебе решать. Им пригодилась бы наша сила. А нам пригодилось бы то, что умеют они. Но, принимая решение, ты должен знать. Мы – по-прежнему старшая кровь, Отряд Правителя. Долина укрыта колдовством. Но он сумеет нас отыскать. Помни об этом.
Больше в глазах Аметрана не вспыхивало пламя. Он смотрел в сторону рваной линии гор.
– Ты всё ещё веришь, что он пришёл бы к нам на помощь? – Сколько Анкарат себя ни проклинал, так и не отучился от жестоких, слишком прямых вопросов. – Что осада не была его планом, чтобы нас ослабить? Ты хотел ждать, но разве мы ждали недостаточно долго? Если бы он искал нас, разве до сих пор не нашёл бы?..
– Мы оставили разрушенный, обезглавленный город. Город, силу которого ты ему не передал. Я не знаю, каким был настоящий план до этого. И не знаю, как он поступит теперь. Знаю только, что предложения поступать осмотрительней тебя только распаляют. Толкают вперёд. Я понимаю. Это против твоей природы. Потому хочу, чтобы ты понял всё, что важно сейчас понимать. Он найдёт нас. И когда это случится…
Аметран замолчал надолго. Взгляд его совсем выцвел, словно он снова смотрел, как падает пепел.
– …я совру, если скажу, что не хотел бы, чтобы вы поняли друг друга, – закончил он наконец. Тень тоски мелькнула в его словах. Тоски по городу, что столько лет направлял Аметрана. По огню, что заменил огонь его жизни. По воле человека, заменившего его собственную волю. Мелькнула – и растворилась, обратилась ровной решимостью. – Но не знаю, возможно ли это теперь. Если нет – сила этих людей тебе пригодится.
– Вот они, значит, какие, эти кочевники.
Амия расчёсывала волосы перед бронзовым зеркалом.
Давно стих ритуал реки, сменился печальными вскриками птиц, голоса цикад взмывали к ночному небу. Сердцевина медленно выгорала, переплавлялась в Жатву – даже в долине время текло вперёд.
Но не в их с Амией шатре. Здесь, как и в её комнатах когда-то, поселилось солнце. Амия расставила всюду плошки с огнём, украсила полотнища стен золотыми нитями, искристыми платками, янтарными бусами – всё это принесли спасённые слуги дворца Печати. Свет кружился, жилище походило на тёплую сферу из янтаря.
Днём Амия одевалась теперь как кочевница, а не принцесса: с яркими перьями и бусинами в волосах, в походных штанах и безрукавках из тонкой кожи, плотно облегавших её силуэт, стала ещё милей. Но по вечерам Анкарат видел её такой, какой запомнил в комнатах Сада. Вот и сейчас по её плечам струилась прозрачная накидка, окутывала туманом. Отблики скользили по коже, отражение в медном зеркале растекалось, казалось медовым и сладким, сладким. Забылось предупреждение Аметрана, всё забылось.
Анкарат обнял Амию, потянул накидку с плеча, ткнулся губами. Плечо пахло цветами, дымом, речной водой.
– Что?.. – О чём она говорила, позабыл тоже.
Амия рассмеялась, поймала его ладони, замерла, вглядываясь в общее отражение. Анкарат посмотрел вместе с ней. Золотое течение её тела в его грубых руках, мягкие волны её волос рядом с его встопорщенными вихрами. Дикий свет его глаз и её – тёплый, чарующий. Амия потянулась, погладила шрам на его скуле – да, этот шрам она полюбила, как и остальные.
– Помнишь того лазутчика? Которого казнили на Вершине? Я и представить тогда не могла, зачем это древнему народу. Даже не поверила, что он из них. Решила: какой-то бродяга. А теперь поняла: вот зачем. Конечно, всё это из-за тебя.
Её ласка, её красота размывали слова.
– Что?.. – спросил Анкарат опять, но сквозь медовый свет вспыхнуло пламя казни. – Он всё-таки был с вами связан?..
Амия рассмеялась, развернулась в его руках, толкнула на разбросанные по настилу подушки. Руки её вычерчивали пути по его коже, раствориться бы в этих прикосновениях, но она говорила и говорила, голос её струился, проникал в кровь.
Да, конечно, он был с нами связан. Отец узнал об ожившей земле ваших окраин, решил, что для нас это угроза. Если бы проклятая земля перестала быть проклятой, там могли появиться новые сады и фермы, он потерял бы торговую связь. И, конечно, такие перемены всегда ведут к новой воле земли, к войне – тут он не ошибся. И когда к нам пришёл тот человек, согласился на его помощь. Древний народ силён. Лазутчик проклянёт вашу землю заново – вот как условился с ним отец. Глупый. Я и сама не могла поверить, как тот колдун согласился, как легко попался, как бездарно и страшно погиб. А оказывается, всё это было, чтобы ты оказался здесь, у них. Они правда видят пути, но не как обычные люди. Той смертью они начертили нужное будущее. Нужное им – и нам. Правда?
Золотой свет шатра скрылся под медовой завесой её волос, её влажная кожа заскользила по его коже, шёпот бился в висок, в шею.
Ты забрал себе половину мира, столько сердец городов связаны с твоим сердцем, покорны тебе, ты возьмёшь их силу, возьмёшь и вторую половину земли, мы снова придём туда, на Вершину, Город Старшего Дома станет нашим по-настоящему – помнишь, ты обещал? Помнишь?
Губы её были сладкими и горячими, её страсть, её жажда сжигали, сердце Анкарата билось, билось в её руках, пока не разлетелось искристой пылью. Всё, что она рассказала, обещание, которое так её распаляло – снова, снова, – всё перемешалось, и он поверил: да, всё правильно, так и было задумано, это тоже новое время.
Анкарат заговорил о нём, и дыхание обрывалось, слова взмывали и гасли, растворённые страстью, но Амия слышала, всё понимала. Да, да, да, будет как