Никто не помнит.

Всё укрыл серебряный сон, лёгкий, как ласковое дыхание, светлый и сладкий, словно рассвет, и страшный, как сердце Тьмы. В этом сне мы смотрели, как меняются наши тела, как тело старшего брата срастили с его любимой скалой и обратили Храмом, как заставили его сердце подхватить человеческий пульс, слиться с ним, сделать послушными и людей, и нас.

Ты оборвал этот сон, развеял, но мир теперь совершенно иной. Мы не помним, как быть только силой, только свободой, даже имя моё, Оскал, – то, что подарили люди чудовищу, ставшему кораблём.

Мы слышим: ты хочешь снова изменить мир. Ты хочешь нового времени, ты отважный и щедрый. Мы последуем за тобой.

Но, как и мы, ты не свободен, как все люди городов-клеток, не свободен с рождения.

На твоём сердце клеймо.

Если оно исчезнет, если наступит новое время, поймёшь, что такое свобода? Узнаешь её?

Анкарат слушал и вспоминал тоскующий голос Медного города, степного зверя, подарившего волшебство людям и оказавшегося в силке. Вспоминал тянущий жадный голод Сада-на-Взморье. Вспоминал мёртвую тишь поселенья в степи. И тесноту, тяжесть, давящий вес Вершины, тюрьмы для солнца.

Когда-то люди перекроили мир, раскололи силу земли множеством сердец, изменили каждое сердце по своему вкусу, воплотили то, чего больше всего желали. И каким стал этот мир? Какими сделались города, возникшие из этих страстных желаний? Какими сделались люди, живущие в догорающем свете тех давних страстей? Каким этот мир пожелает сделать Правитель?

Это уже не важно.

Да, отвечал кораблю без слов, я узна́ю свободу. Я всё изменю. Больше не будет преград, каждый сможет найти свой собственный смысл, создать собственную судьбу.

Оскал взлетал на волне, и пустота моря как будто вздыхала с усталой усмешкой.

Каждый?

Анкарат понимал, о чём спрашивает Оскал.

О своём старшем брате. О сердцах других городов. О Проклятьях, заточённых в пространстве Испытаний Вершины.

Анкарат и правда не знал, что случится с ними, когда новое время наступит.

Но сильнее тревожился о другом.

Что выберут люди? Чего пожелают? Захотят ли и вправду другой судьбы? Или выберут то же, что выбрали когда-то друзья на Скале Правосудия? Анкарат сумел их переубедить, но если б остановился, Китем остался бы жив. Ским не бросила бы свой дом, не связалась бы с Кшетани. Может, все они были б счастливее? Тогда он не мог представить, как жить, если жизнь движется мимо, в пыли, полубеспамятстве, как жить, смирившись с тем, что твоя земля проклята, а тебя самого называют отверженным. Но ведь они несчастливы и теперь. Может, счастье им и не было нужно с самого начала. Или для них оно слишком иное.

Этого он не знал.

Это предстояло понять позже.

Когда всё исполнится.

Когда новое время наступит.

Днём они тренировались. Не ради мастерства – чтобы сжечь время, прогнать ощущение тесноты, отвлечься от пустоты вокруг. Память звена сливалась с памятью корабля, общая сила смешивалась с его силой и холодела, взлетала морскими волнами. Время бежало, но недостаточно быстро. Прошло лишь несколько дней, но путешествие казалось вечным. Анкарат гнал Оскал вперёд быстрей и быстрей, так быстро, что другие три корабля порой терялись вдали и казалось, эта белая кость – последний осколок тверди на свете, больше нет ничего. Сквозь отрешённый голос Оскала, сквозь звучание его скорости порой слышалось: «Забрал моё море, так пусть море тебя заберёт, исчезни в нём навсегда…»

Анкарат гнал этот голос прочь, злился, что позволяет словам отчаявшейся женщины себя настигнуть. Радовался, что никто, кроме Гриза, не слышал их.

Жрецы казались в этом пути удивительно спокойными, даже счастливыми.

Новый их предводитель, Илтари, веснушчатый и курчавый, тот самый, что первым заговорил о желании моря, целые дни проводил на корме, казался одной из статуй Прибоя. В эти моменты его глаза не просто светлели – становились подобны кружащейся воде, сияли как звёзды. Анкарат видел: его людям это не нравится. Магия Прибоя и правда была в чём-то чуждой, просоленной, зыбкой. Гриз верно придумал провести жрецов сквозь знаки – даже если ни у кого не было мысли предать, невозможность предательства всех успокаивала. Сам Илтари принял этот приказ легко: у нас в Храме было столько ритуалов, я давно перестал считать, ещё один ничем не помешает.

Он был счастлив возможности освободить корабли, увидеть новые города: даже и не надеялся, думал даже сбежать, но куда? О других краях ничего не известно, мама говорила, там моя магия не приживётся. Понимал: нужно выбрать что-то одно, но что? Как выбрать? Магия или свобода? Тут вы и появились, оказалось, может быть то и другое сразу.

Илтари не знал о клятве Анкарата, а Правитель казался ему какой-то неясной огромной силой за чертой горизонта. Анкарат стал для жреца воплощением магии и свободы, совершенно другой веры, той, что меняет мир. Этот восторг, вдохновлённость придавали сил, пусть и казались ужасно наивными, пусть Гриз и предостерегал: не слишком ему доверяй, помни, из какой он семьи.

Илтари был сыном Риллами. В прежней судьбе ему предстояло занять её место.

И он занял его, но по-своему: сохранил свою магию, старшинство над жрецами, стал частью нового времени, похода, что переменит мир. Что-то в этом звучало такое знакомое, такое понятное, но Анкарат гнал понимание прочь. Но к Илтари всё равно привязался. Пусть он был и чужак, но, поймав его восхищённый взгляд, Анкарат невольно улыбался в ответ. Всегда слушал рассказы о Храме: о том, как во время Тьмы знаки на стенах выцветают жуткими пустотами, как перед Рассветом их нужно обновить кровью из сердца Проклятья, ставшего Храмом, и кровью сердец города. Люди, предназначенные Храму, приходили на исходе Жатвы, всю Тьму оставались вместе со жрецами, участвовали в ритуалах, слушали море и в море потом уходили. В дни этого обновления корабли покидали грот, и ветер взвывал в мерцающих парусах словно от боли, а жители города, те, кто потерял своих близких, стояли на берегу, пели вместе со всеми…

Илтари смолкал, отворачивался к горизонту, в глазах блестела соль.

– Больше такого не будет, – обещал Анкарат.

Жрец кивал и говорил тихо:

– У нас повторяли: море берёт ту плату, что хочет… но я слушал одну Тьму за другой, и чем становился старше, тем ясней понимал: море этого не хотело. Всё это было нужно… для сохранения власти. Над сердцами Проклятий и сердцами людей. Магия знаков, обновлённая кровью, связывала всех, удерживала