После явился Шейза, уже совершенно пьяный, зашумел: до сих пор не могу поверить, сам не знаю, как всё это понимать, вроде как ты один взял этот Храм, а вроде как если б мы вовремя не успели, ну, сам понимаешь! Понимаешь ведь?

Он размахивал чашкой, расплёскивал йотаку: вот, смотри, так и твоя удача, не идти за ней – потеряешь, но вот так, опрометью бросаться? А, тебе виднее! – И опрокинул выпивку залпом. Потом принялся спрашивать: мы ведь накажем предателей? Ещё можно их отыскать, правда, Ану?

Ану поморщилась, отмахнулась, в груди её птицы зашипело масло.

– У нас другие дела, – отрубил Анкарат, – а ты, кажется, об этом забыл. Хватит пить.

Шейза хрипло расхохотался, ткнул его кулаком в грудь – рана полыхнула, боль потянула рёбра. Анкарат стиснул зубы, поднялся, посмотрел сверху вниз. Шейза смолк и вдруг взглянул совершенно трезво и прямо. Хочет новую Сделку? Анкарат не успел спросить: Шейза привычно оскалился, отбросил чашку, поднялся:

– Да, пора бы, – похлопал его по плечу и ушёл – шаткой, петляющей походкой.

– Ещё как свалится в море, – фыркнул Имра, – ему сейчас точно не хватит удачи, чтоб выплыть.

– И пусть, – в тон ему откликнулась Ану, – станет потише.

Курд усмехнулся – как будто впервые:

– От ваших унылых шуток я сам утоплюсь однажды.

Анкарат смотрел на них и не узнавал. Имра и Курд, Шид, которого не было рядом, – так изменились. Что осталось в них прежнего? Во всех них? И какой теперь стала Ским?

Попрощался, хотел отыскать Лати, но её нигде не было. В поисках обошёл бухту по кругу.

И встретил чужеземный корабль. Снова.

Море и правда любило его. Тонкая фигура на носу, как и прежде, тянулась к небу. Корабль тоже украсили к празднику ракушками и огнями, и он парил среди отражений как среди звёзд, струящихся в тёмной воде вместе с музыкой – щемящей, печальной, обнимающей сердце.

Анкарат подошёл ближе, и музыка замерла.

Девушка с рыжими косами спрыгнула с борта, скользнула ближе.

– Я знала, мелодия тебя приведёт, – улыбнулась, но совсем не как прежде – тонко, чуть грустно.

– Я сам пришёл. Но да, играешь ты хорошо.

– Спасибо, – сказала она, – что сберёг наш корабль. У нас есть легенда про… бога, который уходит в море осенью и возвращается, чтобы весна наступила. И чтобы море всех нас не съело. Ты совсем на него не похож, и всё-таки… это было как там. В той легенде.

Положила ладонь на его рану, и от прикосновения мурашками, мелкими волнами побежала прохлада, погасила боль. Как будто ближе стал невероятный свет – свет глубины и тот, на другом берегу.

– Я слышала, вы хотели получить сердце города… но оно ведь здесь. Теперь точно здесь.

В её потемневших, расширившихся зрачках кружились две маленькие луны.

IX

Корабль звучал.

Звучало древнее его имя – Оскал Глубины, и глубина скалилась, рокотала, рычала.

Звучали рёбра-борта – глубоким дыханием, то шершавым из-за ракушек, вросших в белую кость, то стремительным, чистым.

Звучал ветер в призрачных, мерцающих парусах. Для движения этой лодки, вытянутой и хищной, не требовались ни руда, ни работа со снастями, ни попутный ветер. Только сила волн, небольшая помощь жрецов и воля человека, владевшего сердцем города.

Воля Анкарата.

Они давно ушли от Прибоя, промчались мимо расколотых островов, даже тень берега поглотили волны. Вглубь и вокруг простиралась пустота – но и её рассекал корабль и звучал, звучал. След его звенел новой нитью, певучей струной. Белая пена вскипала, мерцанием и цветом слитная с костью Проклятья. Позади белыми росчерками летели ещё три корабля, и их голоса катились над морем новыми волнами – от облаков до подземного солнца.

Корабли эти предназначались только для битвы на море, не для больших путешествий. Пусто́ты под палубой светили недобрым, холодным светом, всё нутро оббегало плетение тонких жемчужных жил. Посреди грудинной кости, там, где корабль бросался на волны, пульсировало его сердце – красное, цвета морской звезды, потустороннее, бьющееся в такт волнам.

Даже ребят из звена этот свет оттолкнул. Дворец Медного города тоже казался порой живым, но он был закован в сталь, стреножен Оплёткой, давно подчинился людям, готов был умереть по их приказу. Корабли Прибоя, пусть и обрели когда-то такую форму, оставались Проклятьями. Проклятьями, что родились в море и впервые за сотни лет остались без привязи Храма, мчались свободно, рассекая волны, превращая пустоту моря в звучанье степи.

– Славная лодка, – прогудел Башарэд, когда они добрались до тесной камеры корабельного сердца, – но что-то такое мы ж убиваем на Испытаниях Тьмы?

Оскал ударил о волны яростней, сердце вспыхнуло холоднее и злей. Без особенных обсуждений решили расположиться под небом, на палубе – она здесь была огромной, места хватало. Вниз отправили лошадей – зверь зверей поймёт лучше.

Но Анкарат полюбил и корабль, и его сердце, и живое звучание, и то, как в этом звучании менялись море и мир.

В первую ночь, наблюдая, как текут в чёрной тьме смазанные скоростью звёзды, слушая, как гонится за кораблём пустота, он увидел вдруг правду этого корабля, его память. Корабль говорил с ним – удар за ударом волн эхо подводного света взмывало картинами прошлого, тёк отрешённый, медленный голос.

Когда-то море возле холмов нынешнего Прибоя вскипало силой Оскала и множества его братьев. Дороги людей текли далеко, приблизиться люди не смели – море забирало их силу, прозрачней, слабее делало жгучую кровь. Старший из братьев-Проклятий любил небо сильней глубины, обнимал кольцами одну из прибрежных скал, следил за облаками и солнцем. Все были связаны – как вы, железные братья, связаны гулом солнца, разлитым в воздухе духом крови, веками побед и сражений. Видишь? Люди, Проклятья, города и дороги, море и горы, воздух и небо – всё пронизано силой солнца, и это сила твоей победы.

Эта ли сила забрала нашу волю, искорёжила нашу суть, превратила в орудия?

Нет, не она, что-то чужое, серебряная вода, лунный свет в дыхании и глазах, обман и сговор.

Сердца иных городов звали людей, но мы никого не звали. Жили между пустотой неба и пустотой глубины, не зная ни радости, ни печали, только силу, только свободу. Ты ведь понимаешь. Это ведь и твоя мечта. Да, да. Не спорь.

В какой миг новая нить Пути заструилась к морю, сбилась