Эхо маминых слов, тех, что звучали в детстве, стиснуло сердце. Анкарат сжал зубы, впился ногтями в ладонь. Клятва пульсировала ровно и горячо, горячей с каждым словом Риллами.

– Нет, – рыкнул глухо, – ты просто всё потеряла и теперь ненавидишь меня.

– Да, – улыбнулась она, – ненавижу.

Закрыла глаза и забормотала без выражения, чисто и быстро:

– Забрал моё море, так пусть море тебя заберёт, исчезни в нём навсегда, пусть так, и как только…

Гриз вспорол воздух чёрным размашистым знаком, оборвал заговор.

– Хватит, – голос его дрожал незнакомым гневом, – если ты хотел узнать больше про силу земли, лучше бы слушал Килча, когда он учил нас. Больше было бы толку. Решай, что с ней делать.

Эхо оборванного проклятья стучало, стучало в висках, набегало волнами, металось над морем. Пусть так, пусть так. Нити судьбы дрожали, переплетались.

«Убей», – произнесла Риллами беззвучно. Анкарат мотнул головой:

– Пусть жители города решают её судьбу. Так будет справедливо.

Риллами расплакалась – несмотря на всё, что она наговорила, эти слёзы полоснули по сердцу. Можно ли было иначе?

Нет.

Кила предал своих людей, но погиб, защищая город.

Судьбу градоначальника Сада-на-Взморье решили его дети. Люди его земли.

Риллами заперлась в Храме и готова была уничтожить тех, за кого отвечала. Им и выбирать, как с ней поступить.

Её увели, и всё стихло. Вдалеке, за широкими окнами, грохотали о скалы волны, высоту резали вскрики чаек. Сердце моря молчало о судьбе своей жрицы, как будто забыло о ней.

Гриз нарушил это молчание. Рассказал, что случилось с Кшетани.

В тот вечер ребята из гарнизона и звено Анкарата попросили Гриза судить партию в бечет, в этом же самом зале. Имра играл с Карантерой, оба то и дело бросали элементы против правил, оба смеялись над Гризом, когда он останавливал их. Иртрана шумел: так эта партия не закончится и до штурма, я тоже хочу поиграть, а Тэхмирэт улыбался: Гриз серьёзный, затем его и позвали. А потом Иртрана смолк на половине фразы, заозирался… и Гриз понял: что-то не так.

– Как ты понял?

Гриз глянул в сторону:

– Нити как будто ослабли. Обычно они… даже если ты далеко, вижу, как огонь накаляет их, как они золотятся, горят. А тут… всё пригасло. Будто бы под водой.

Гриз знал о поисках Зодры и догадался, что эти поиски здесь замешаны. Рассказал о них, и когда Имра, Курд и Шид услышали имя Кшетани, захотели пойти тоже. Особенно Шид. Он ужасно разволновался: то говорил совсем как прежде, то замолкал, как после Испытания. Может, его и не стоило брать с собой.

– Он не ребёнок, – возразил Анкарат, – и ты не его командир.

– Да, – откликнулся Гриз, – но, кажется… всё это ему не пошло на пользу.

Всё это?

Поход? Испытание? Перемены в квартале?

Анкарат уставился на Гриза угрюмо, и тот объяснил:

– Встреча с Кшетани. Никого она не порадовала.

В зал Храма вошли, когда Кшетани говорил про Ским. О том, что бросил её, о том, что она ему надоела. Всё затопила морская магия, не подпускала ближе, только множила, расплёскивала слова, они растекались под куполом эхом, как в гроте. Когда Анкарат сумел достать меч, Гриз наконец поймал нить, зацепился за нужный знак, обратил море воздухом – почти как учил Килч, хотя Килч не знал, что мы пойдём в Прибой, о морских знаках не говорил… впрочем, это значения не имеет.

Тэхмирэт решил, что, даже если в Храме ловушка для Анкарата, жрецов убивать нельзя. Но за Кшетани никто заступаться не стал. Как так вышло, что силой целого гарнизона владела такая семья? Что суть власти над узлом города оказалась похищена, оказалась в руках врагов – ведь Кшетани объединился с врагами?

– Да, – перебил Анкарат, – Тэхмирэт со мной об этом уже говорил. И о том, что мы должны рассказать Правителю. А по-моему, он сам должен был всё это понять ещё очень давно. У нас сейчас другая задача. Давай дальше.

Гриз улыбнулся, как всегда, если Анкарат торопил разговор, но улыбка быстро высохла и исчезла.

Шид услышал слова Кшетани о Ским. Как только магия моря развеялась, рванулся к нему. Избил, потребовал сказать правду. Требовал снова и снова.

А когда Кшетани признался: «Мы расстались в Печати, там совсем дурной город, там какая-то… хворь, я не хотел оставаться, она побоялась уйти», – вогнал нож ему в сердце.

Гриз замолчал, пальцы его безотчётно скользили по воздуху.

Анкарат ждал, что он скажет ещё.

Может, заговорит о том, что Анкарат сделал с Шидом, как перед ним виноват. Сломал его жизнь, сломал жизнь Ским. И не только. И сколько ещё сломается жизней, пока Анкарат идёт за своей судьбой, своим путём, не отступает?..

Нет, нет, конечно, Гриз такого не скажет. Гриз всегда на его стороне.

Наверное, снова заговорит об осторожности, о том, как рискованно было отдавать себя морю, пробивать мечом грудь, терять дни из-за раны.

Но и этого Гриз не сказал.

Ни тогда, ни теперь, на празднике.

Гриз устроился на длинной скамье приюта, того, где они в первый день встретили чужестранцев. Стену со стороны бухты разбило волной, а вот опоры стояли крепко. Теперь питейный зал оказался открыт морю, пропах глубиной, горькой солью, но в бликах лунного масла и перестуке ракушечных нитей всё это казалось чудным и волшебным. Гриз смотрел в море, махнул Анкарату. Тот подошёл, сел рядом.

Сейчас он это скажет. Точно скажет. Нельзя сердиться.

Все отдыхают перед новым рывком. Может, это последний спокойный вечер.

В глубине зала Гиртарэм смешивал йотаку с заколдованной солью и читал длинный, путаный стих обо всех пройденных приключениях. Вокруг собрались люди степи, слушали так серьёзно, словно для них и правда звучала легенда.

Карантере принесли письмо от невесты, взбудораженное и тоскливое, и тот не знал, что ответить.

Гарджи говорил: не пиши много, не пугай ещё больше. Нас здесь вообще не должно быть, не знаю, что об этом думают на Вершине. Ворчал, как всегда, но голос его возбуждённо взлетал, яростный, резкий. Чем дальше оставалась Вершина, тем сильней и свободнее становился Гарджи. Может быть, как и все они.

Тэхмирэт в самом начале праздника