А вдоль берега, на волнах этого тёмного пульса, лежали хищные светлые тени. Белые, словно кость. Переливчатые, как жемчуг. Голодные и смертоносные.

Корабли-Проклятья Горького Прибоя.

Они помнили его голос.

И ждали.

VIII

«Амия,

это письмо доберётся к тебе, когда я уйду из Прибоя. Не знаю, найдёт ли меня твой ответ. Может, я буду в Печати, может, уже и дальше.

Здесь много всего случилось. Расскажу, когда встретимся.

Но я кое-что понял. И решил написать, даже если ответа не будет.

Мне сказали, будто на этом Пути мне никто не нужен. Есть только я и Путь.

Может, и так.

Даже если останусь один, исполню своё обещание. Свою судьбу. Я понял, что это больше, важнее, чем представлял раньше.

Но потом я хочу вернуться к тебе.

Ты мне нужна.

Вот так.

Почему ты не пишешь? Мне сказали, что ты

Напиши».

В последний вечер в Прибое местные устроили праздник.

Порт, обглоданный наводнением, пропахший солью, водорослями и рыбой ещё острее, чем прежде, украсили лентами и нитями ракушек, осветили лампами лунного масла. Над чёрными зрачками бухт плескалась, взлетала музыка, шипела на углях рыба и запечённые щупальца осьминогов, звенели стаканы с йотакой. Вокруг перемешались тревога и радость, потрясение после шторма и предвкушение нового времени. Новое время звучало всюду, и всюду звучало море.

Анкарат ждал, что Гриз потянет его прочь от праздника, вновь заговорит об осторожности, может, даже повторит слова Лати.

До сих пор времени для этого не находилось: едва очнувшись, Анкарат погрузился в приготовления к отходу. Вместе с Гризом он осматривал корабли, отбирал бойцов и навигаторов среди местных; разговаривал со жрецами – разобраться, кто из них старшая кровь, а кто – просто чародеи или обычные служители культа, оказалось совсем невозможно. Их приводили в зал, где Сиула принимал гостей. Жрецы тоже казались пережившими шторм – измождённые, длинные одеяния в пыли и высохшей соли. Но деревянные доски вокруг, простые ткани, всё нехитрое портовое убранство этого дома, похожего на торговый корабль, при появлении жрецов словно мельчало, блёкло.

Одни говорили надменно, другие – опасливо. А несколько человек захотело присоединиться к походу. Разные внешне и возрастом, но неуловимо похожие, словно люди одной семьи – гордостью? статью? – они казались такими вдохновлёнными. Девушка в лёгкой накидке, переливами – море, бирюза высоты; высокий улыбчивый парень, быстроглазый и смуглый, совсем непохожий на воспитанника храма, амулеты как будто из гальки, с крапинами крови; старший из всех, жрец с внимательным прищуром, пасмурно-молчаливый, в ладони – связка камней-чёток, со щелчками мелькавших весь разговор… И главный или просто самый решительный – курчавый юноша с тонким, осыпанным солнцем лицом. Вышел вперёд, объявил: «Мы с тобой, этого хочет море». В светлых глазах искрами полыхнули маленькие луны. Где-то вдали о скалу разбилась волна. Сердце частило от этих слов. Он видел то же, что Анкарат!

Гриз покачал головой: подожди, не соглашайся, не можем им доверять.

Да, Анкарат помнил слова Риллами: дурная кровь, остановить тебя важнее всего. Но в каждом городе, может, думали так при их приближении и в каждом признали.

– Признали, да, – кивнул Гриз покладисто, улыбнулся даже, – например Зодра…

– Ладно, – буркнул Анкарат. – Что предлагаешь?

– Пусть пройдут через наш магический круг. Поклянутся в верности. Тогда не смогут тебе навредить.

Эта идея не понравилась Анкарату. Начинать новый союз с колдовской печати казалось ему неправильным, он хотел, чтобы люди шли за ним искренне. Но Гриз возразил:

– Мне печать в этом не помешала. Наоборот. Без неё я не отыскал бы тебя в Храме, не спас бы. Знаю, думаешь про свою клятву, знаю, злишься, когда я так говорю, но присмотрись: разве она так ужасна? Разве не помогает сбыться судьбе? Помогала прежде и помогла снова. А Испытание для людей Сада – разве не та же печать? – Вздохнул, помолчал – но и в молчании Анкарат слышал, как Гриз пересчитывает про себя элементы, чтоб успокоиться, отыскать слова. – Я знаю, ты не любишь преграды, печати, любые ограничения… но иногда они могут быть и опорами. Эти люди ещё несколько дней назад хотели убить тебя. Когда мы пришли в тот зал, никто из них не говорил таких слов, не пытался остановить жрицу, не думал о том, хочет ли море на самом деле растерзать собственный город.

Это ужасно злило, но в словах Гриза был смысл. Анкарат не признал пользу печати, но и спорить не стал, пусть с этим решением сердце снова темнело и тяжелело.

Риллами привели последней. Всего за несколько дней она так постарела. Волосы потускнели, луны в глазах будто скрылись за облаками. Руки висели безвольно, словно, не удержав ту волну, жрица лишилась силы собственного тела. В дыхании больше не шелестело море. Дыхание словно истаяло вовсе.

Она враг, но враг бессильный, пленённый, всё потерявший.

А ещё она знала землю. Всю жизнь провела, разделив пульс с её сердцем.

Может, это единственный шанс поговорить с кем-то из них напрямую.

Со старшей кровью.

С кем-то, подобным Правителю.

И самому Анкарату.

Подошёл ближе, остановился на расстоянии вдоха. Риллами пахла усталостью, сыростью, по́том.

– Ты спросила меня, почему я не понял про землю, зачем пришёл, – не привык говорить, выбирая слова, на сердце давил гнев, тяжесть воды, – но я понял её. А вот ты – почему не поняла? Ты здесь всю жизнь. Что ты слышала? Что тебя обмануло?

Что-то ведь заставило верить, что ловушка Кшетани сработает, что Риллами знает, чего хочет море, что кровь Анкарата для мира опасна. Неужели один только страх за власть? Неужели из-за этого страха можно пойти против подземного солнца?

Нет, должно быть и что-то ещё.

Риллами не откликалась, бездвижная, как одна из городских статуй.

– Лучше оставить её, – предупредил Гриз, и Анкарат готов был снова с ним согласиться.

Но тут жрица подняла голову – медленно, словно преодолевала сопротивление волн.

– Я всё поняла верно, – голос её осип, обмелел, – ты – дурная кровь, разрушаешь мир. Но в этом нет твоей вины. Это просто твоя природа. Правитель Огня и Солнца ещё пожалеет, что дал тебе столько свободы. Не обманывайся, будто ты прав, а я ошибалась. Веришь, что с тобой истина, древний Путь, все эти когда-то священные вещи. Но всё это – просто сила твоей крови. Земля жаждет её.

Облизнула сухие губы, продолжила:

– Кшетани рассказывал: его отец хотел принести тебя в жертву, да оказался