Очнись, – вновь приказал голос издалека.

И Анкарат услышал: Дарэш зовёт его, и сквозь сердце города звучит подземное солнце, звучит яростный голос Медного города, целительный голос Сада.

Голоса соединились, рана в груди наполнилась силой, боль – сиянием.

Живи.

Колдовская нить заплела запястье и дёрнула вверх – к воздуху, к новому времени, к Пути, который нельзя покинуть.

Жаль, нельзя задержаться. Остаться. Стать солнцем.

Мелькнуло – растаяло, как упавшая в море звезда.

Анкарат очнулся.

Мир пропах солью. Над горизонтом разливалось белое золото, показалось: вот оно, сердце моря, поднялось из глубины.

Но то был просто рассвет.

По-настоящему он очнулся лишь два дня спустя.

Поперёк рёбер лежала повязка, а рядом с постелью сидела Лати – дремала, обняв новую книгу, совсем как когда-то в лечебном покое.

Кровь казалась искристой, тело – чересчур лёгким. Должно быть, Лати потратила бо́льшую часть запаса живительных зёрен, чтобы излечить новую рану. Анкарат коснулся груди – и с ударом сердца ладони словно коснулась волна. Прохлада и соль, свобода, узел ветров. Да, город теперь слышал его.

Вокруг была знакомая комната в доме Сиулы: те же полосатые настилы, лёгкие занавеси взмывают как паруса, запах светлого дерева, песни цикад в саду. Море услышало.

По телу разлилась слабость, но Анкарат стиснул зубы, рванулся встать.

От его движения встрепенулась Лати: нет, нет, лежи, успокойся, нужно отдохнуть хотя бы несколько дней, хотя бы до вечера, Анкарат, ты чуть не погиб!

Лицо её заострилось, губы вздрагивали. Мелко постукивали нити ракушек в волосах. Теперь и Лати казалась чуть-чуть чужестранкой: морские украшения, лицо в золотых веснушках и глаза – огромные, серые. И в глазах плескалось отчаянье, страх, восторг – волна накрывала волну.

– Не погиб же, – Анкарат улыбнулся, – чего ты. Расскажи, что здесь было.

И она рассказала.

Страшная ночь, земля колотилась как в лихорадке, а та волна! Все думали, море вот-вот обрушится, разобьёт город. Но она не обрушилась, лишь затопила портовые улицы. Тоже плохо, но всё это можно отстроить, восстановить. Кажется, Гриз вовремя понял, что произошло, отправился в Храм со звеном Отряда и твоими друзьями. Когда ты… бросился в море, оно перестало слушаться жрецов. Храм удалось захватить. Жрецы в нашем плену. Что с ними делать? Уже решил? Наверное, нет.

Вдруг подалась к нему, схватила за руку – ладони горячие и сухие.

– Я знаю, я знаю: всё это – ритуальная магия, всё это нужно, но ты бросился в море, ударил себя в грудь мечом! Неужели нельзя как-то иначе? И что дальше? Гриз сказал, ты всех нас спас, всех в городе спас, но если умрёшь!..

– Я бы не умер. – Анкарат потянулся, погладил её по волосам как ребёнка – она плакала как ребёнок, всё-таки этот поход для неё слишком тяжёл, должен был приказать остаться, не потакать ей. – Море сказало: живи.

Лати вскинула подбородок, глаза сверкнули так яростно, остро, и Анкарат вдруг вспомнил: девчонкам о таком говорить нельзя. Рана и новый, волшебный свет в сердце сделали мысли слишком лёгкими, он забылся.

– Ты не понимаешь, – Лати стиснула его руку с неожиданной силой, – думаешь, я просто боюсь, просто слабая. Это не так. Я не слабая. И не глупая. Это ты глупый. Не думаешь дальше следующего шага. Каждый город хочет всё больше и больше крови. А знаешь, что будет, когда один из них захочет забрать её всю, забрать тебя целиком? Ты исчезнешь, и всё это рухнет. Всё, что ты изменил, станет прежним. Ты говоришь с землёй. Но вокруг тебя просто люди. Их ты не слышишь. Не понимаешь, что они если и меняются, то…

– Хватит.

Но Лати не остановилась, вскочила, выпалила:

– Хочешь изменить мир и не видишь, как калечишь себя!

– Хватит, – повторил Анкарат, и голос ударил набатом, забрал воздух комнаты, запах моря, песню цикад. – Молчи.

Всхлипнула, подхватила книгу, заслонилась. И всё-таки преодолела силу злого приказа:

– Когда-то я пришла в маленький гарнизон. Хотела помочь защищать наш город. Когда ты сказал о походе, захотела помочь… тебе.

– Теперь передумала? – рыкнул, но холодно, равнодушно. – Не держу тебя. Уходи.

– Нет. Просто увидела… ничьей помощи ты не хочешь. Не примешь. Никто не нужен тебе. Есть только ты и твой Путь. Он сожжёт тебя, и я не смогу помешать.

– Да. Не сможешь.

Снова всхлипнула. Звук этот, сдавленный, поднявшийся откуда-то из нутряной глубины, резанул по сердцу. Стукнула тростниковая дверь, шаги мелкой дробью просыпались по лестнице вниз.

Зря.

Зря проговорился, зря сказал правду. Лати с ним так давно. Она так старается. Каждый человек видит лишь то, что может увидеть. Изменить это сложней, чем изменить землю. Тут Лати, конечно, права.

Несправедливо быть с ней жестоким.

Но и лгать несправедливо тоже.

Да, Анкарату многие помогали. Гриз шёл с ним рядом. Атши напитала меч силой Пути. Мама провела чудовищный ритуал, чтобы создать эту судьбу. Отряд и Дарэш делили с ним силу и память земли, а Килч объяснял, как управлять её элементами. И Лати помогала тоже – не только лечением, но и той верой, что вспыхивала в глазах, тем, как спросила: «Это то, что ты хочешь, ты счастлив», – когда никто другой не пытался это узнать. Даже тем, как произносила имя.

Помогали и друзья из квартала, и те, кого он встречал в пути, все, кто готов был идти за ним, все, кто верил в новое время.

И Амия – пусть думать о ней становилось больней с каждым днём без ответа.

Все они были нужны Анкарату. Море сделало душу огромной, распахнутой, и он видел теперь, как любит их всех, как они ему дороги.

Но была и другая правда.

Та, которую увидела Лати. Та, о которой мама говорила ещё в первом доме. Та, которой он дорожил всю жизнь – на проклятой земле, в пещерах каньонов, в окраинном гарнизоне, на Вершине и в этом походе. Упрямая, цепкая, эта правда росла, с каждым шагом становилась сильней.

Никто его не остановит.

Никто не собьёт с пути.

Никогда.

Его воля сильнее любых препятствий.

Земля слышит его, земля звучит с его сердцем, земля хочет, чтобы он двигался дальше.

И он пойдёт дальше.

Анкарат поднялся – комната раскачалась, но лишь слегка. Неважно.

Подошёл к окну.

Вечерний сиреневый свет окатил холмы, мир дрожал в мерцающей дымке. По горизонту пролилась золотисто-алая полоса. В вышине небо стыло, чернело бездонной пропастью. Белыми искрами рассыпалось над миром плетение звёзд.

Море дышало. Бился в груди его глубокий, спокойный пульс. Осколок подводного света вспыхивал где-то под рёбрами, под