Анкарат взглянул на неё внимательней. Она подхватила кубок из раковины, коснулась губами, пряча улыбку. Гриз заёрзал, забарабанил пальцами по столу. До сих пор неприметный, не задал ни одного вопроса, не сказал ни слова. Когда-то Анкарат считал это смущением, страхом, но уже давно знал: Гриз наблюдает и слушает, запоминает. А сейчас – предупреждает. Может, эти люди связаны с Храмом, шпионят для здешних жрецов. Может, музыка этой девчонки и правда волшебная. Ядовитая.

– Не твоё дело, – Анкарат поднялся, – в городе можете оставаться. Но уходить в море сейчас не советую. Даже если оно любит вашу лодку…

Сбился – как море, эта холодная пустота, может что-то любить?..

– …этого может и не хватить.

Что делать с Храмом, он и правда до сих пор не решил.

Храм оставался закрыт. На рассвете почти прозрачный, заключённый в четыре круга охранительных знаков, он сиял над городом скорбным символом отречения. Рукотворный утёс, пронизанный ходами, облепленный маленькими жилищами, увитый лозой, казался окончательно отколовшимся от остальной земли. Местные говорили: жрецы считают, будто мы предали их, угрожают обрушить на город море. Но вы же слышите – море и так здесь, сделаешь шаг, и шумит, шумит. Только когда вы пришли, земля наполнилась жизнью, огнём. Пусть злятся, пусть проклинают, мы устали от пустоты.

От пустоты, а ещё – от того, как много требует Храм, скольких людей забирает на службу и в жертву морю. Местные говорили: у моря здесь вкус не соли, а пепла из наших костей, вот почему наш Прибой – Горький. Говорили: хочешь соединить свою кровь с сутью города? А если станешь таким, как наши Старшие? И ещё говорили: подождите, жрецы всё обдумают и придут к вам сами. А если нет – ударьте, этот утёс не выдержит вашей силы.

Правы, конечно. Не выдержит. Но теперь Анкарат знал: именно Храм хранил сердце этой земли. Что случится, если сердце рухнет в тёмную пустоту, если волны его проглотят? Может быть, сила Дома, отсюда похожего на слепящий миф, край солнца над горизонтом, дотянется до этих мест. Может быть, кровь Анкарата окажется сильней морской соли.

А может, удар лишит город души, обескровит. Горький Прибой станет ещё одной безымянной стоянкой. Светлый камень домов потускнеет, разрушатся статуи, сухая трава и сор заворошат улицы. Тёмные зрачки гаваней затянет мутная пелена. Анкарат не боялся оставить Тории Сад-на-Взморье – с таким множеством золотых сердец, ярких, жадных до жизни, даже слабый градоначальник не навредит. Не боялся уйти из Медного города – даже если бы тот попытался себя разрушить, то было б решение его сердца.

Но лишить город сердца совсем Анкарат не мог. Не хотел. И земля, эта земля, гулкая, хрупкая, как скорлупа над провалом, равнодушная к чужакам, вбиравшая гул доспехов, как губка – морскую воду… Эта земля не желала лишиться сердца.

Кроме того, именно Храм владел вторым, настоящим портом. Портом с лучшими кораблями из кости Проклятий. Будут ли жить корабли, если растоптать сердце города?

И Анкарат ждал. Люди Медного города отпускали в небо механических птиц, следили за храмовыми дворами и жилищами слуг. Жизнь там как будто тянулась своим чередом: люди ловили рыбу во внутренних гротах, собирали фрукты в каскадных садах, на рассвете и на закате жрецы обращались к морю напевной, протяжной молитвой. Птицы бросали в ритуальные чаши послания, но их сжигали, не распечатывая.

Старшим над городом себя объявил Сиула, начальник верфи, ясноглазый и крепкий. Одежды Прибоя морских и песочных оттенков и жемчужная нить в пробитом ухе смотрелись на нём чудно. По духу он был настоящий воин – решительный, умный.

Сиула отдал Отряду свой дом, просторный, светлый, пронизанный духом моря, отдал карты города и Храма.

Он объяснил:

– Жрецы верят: любые невзгоды подобны штормам, ваше появление – тот же шторм. Переждут его, вымолят новую ясность у моря, и всё пойдёт так же, как прежде.

Анкарат злился:

– А что, если бы мы сожгли город, всех здесь убили?

Сиула развёл руками:

– Море берёт ту плату, что хочет. – И усмехнулся: – Теперь понимаешь, почему мы от них устали?

Ясные глаза потемнели, и Анкарат вновь услышал слова, что повторял каждый, кто решался с ним заговорить, вполголоса или громко, выжидающим взглядом или стиснутыми добела пальцами.

Ударьте, разрушьте Храм, сбросьте их в море.

И сейчас, не произнесённые вслух, эти слова звучали только отчётливей.

Другого выхода не оставалось – только штурм и надежда, что сердце города и корабли уцелеют, что маневр удастся. Время ведь уходило. Аметран поверил ему. Поверил так сильно, что решился действовать без указаний Правителя. Может, и вопреки им.

Вскоре в дом Сиулы примчался посланник. Степная пыль с его одежды, крошево рыжей земли с дорожных сапог рассыпались по полу из светлого дерева, полосатым плетёным настилам. Смотрел вокруг диковато, хрипло просил служанок Сиулы принести воды – и похолодней! Опустошал один графин за другим, потом объяснил: спешил.

Посланник принёс от Аметрана письмо.

«Ждём сигнала. Пока вы далеко, нет смысла приближаться к Печати. Наши разведчики говорят: там всё знают.

Поторопись».

Лист пах степью и дымом, узкие ровные буквы двигались стройной шеренгой. Только последнее слово смазалось, оборвалось в конце.

И пусть пустота земли за прошедшие дни стала казаться наполненной, напоенной новым смыслом, пусть совсем рядом брезжил какой-то другой путь – как родник, как подводный свет.

Анкарат не мог подвести тех, кто в него поверил.

Позвал Иртрану, сказал: завтра общий сбор. И штурм. Иртрана просиял: наконец!

Люди Анкарата ждали этого даже сильней, чем люди города. Неподвижность томила, как подступающий зной Сердцевины. Все жаждали новой победы. Нового времени, которое Анкарат пообещал.

Стоило принять решение – и под крышей сделалось душно, тесно. В самом большом зале дома разгоралась партия в бечет, кажется, там был даже Гриз – его спокойный голос иногда обрывал стук камней о доску и после тонул во взрывах смеха. В этом общем радостном шуме слышался гул доспехов, стук сердец, звучащих предвкушением битвы – гром барабанов, медная музыка.

Анкарат прошёл мимо. Покинул дом.

Зашагал по петляющей светлой тропе – к морю. Только сейчас, шаг за шагом ступая в гулкую пустоту, он понял, каким плотным коконом окружала мощь Отряда, сколько давала сил. Защищала от молчания моря. Вернуться? Обдумать атаку, провести вечер с ними, выпить?

Но море тянуло, как твердь тянет в падении. Пропасть. По бескрайнему горизонту пролилась светлая полоса. Волны шумели ближе и ближе. Поймали ритм сердца.