— Я помню… — проговорил доктор, неуверенно, но с ноткой злорадства. — Я помню, как ты сказал, что если прижмёт, то будешь не прочь и меня сожрать…

Подбородок у него затвердел. Видно, те слова его здорово напугали и разозолили, и теперь эмоция искала выход.

— Ха-ха-ха! Да я… я ж шутил! — рассмеялся Сергеич, но смех вышел натянутым. — Ты правда поверил? С дуба рухнул, чо ли? Это ж я так… для красного словца.

— Он правда так сказал? — спросила Ольга у доктора, внимательно глядя на пленника.

— Ну… почти так, — замялся тот. — Я уже дословно не помню. Но когда они вырубили Ворона, привязали его к дереву, именно он высказал вот эту мысль… про человечину. Бр-р… Аж мурашки по коже до сих пор.

Он рвано выдохнул и с чувством глянул на Олю — видно, рад был, что его тут хоть кто-то слушает.

— Да бл*ть, это по приколу было! — взвился Сергеич. — Я же говорю, я вам не враг!

— Ага, не враг, — хмыкнул я. — Чуть не проткнул меня нафиг вот этой штуковиной.

Я поднял «копьё неандертальца»: гладкое, с заострённым концом, обожжённым и твёрдым, как камень.

— Ну, тут ты сам виноват! — задыхаясь, выпалил Сергеич. — Я смотрю, за окошком рожа прячется, меня караулит. Убить хочет! Я и ударил. Я же говорю, палево было… Ну и нормальные люди в дверь заходят, стучатся. А не в окна зыркают.

— Нормальные люди, — перебил я, — с копьями по тайге не бегают. И людей жрать не предлагают.

Я снова глянул на него.

— И всё-таки… откуда у тебя тушёнка?

Я поднял рюкзак, распахнул его и показал всем жирный запас.

Присутствующие загудели, заохали. Наши-то припасы утонули вместе с плотом, а тут еда. Усталость, холод и голод делали своё, и новость, что сегодня нас ждёт хоть что-то хорошее, а именно — сытный ужин, вызвала у людей явное облегчение. Настроение поднялось разом.

Мажорчик запустил руку в рюкзак, вытащил банку и радостно воскликнул:

— Господи! Никогда не думал, что буду смотреть на консерву и так радоваться! Ах, ты моя вкуснятина!

— Не твоя ишшо, — вставил своё весомое словцо дед.

Но я не сводил взгляд с зека, не давал ему отвлечься. Мой вопрос — его ответ, вот и всё.

— Ну, я же говорил… Нам выдали, — упрямо твердил Сергеич. — Вертухаи… Ага, точняк.

Правда, уверенности в его голосе поубавилось, и я знал, почему.

— Не выдавали им консервы, — отрезал доктор. — Не было такого.

— Они все были у Кирпича, — огрызнулся пленник. — Он прятал от группы, захомячил. А я у него тиснул, подрезал. Ты не видел, Интеллигент. Без очков ты ни хрена не видишь.

— Ладно, — сказал я. — Посидишь пока связанным. А утром решим, что с тобой делать. Или утопить… или прирезать.

— Да вы чё, мужики? Вы чё⁈ — дёрнулся Сергеич. — Вообще-то за убийство статья! Группой лиц — ва-аще на пожизненный.

— Похоже, что законы в этом лесу не действуют, — холодно проговорил я. — А сейчас заткнись… Посиди спокойно.

Мы расположились в избушке. Дрова и хворост зэк успел натаскать — мы их и использовали, печь натопили еще жарче. Мокрую одежду развесили на вбитых в стену гвоздях, остались кто в чём: в нижнем белье, в обносках. Мужчины и женщины, старики и молодые — нам друг друга стесняться было нечего.

Я, обводя взглядом избушку, невольно отметил — какая же у Ольги офигенная фигура. Я, конечно, с первой встречи в ресторане это видел, но теперь это как-то бросалось в глаза, словно на неё был направлен какой-то отдельный свет, а не та же полутьма, что на всех. Да и остальные заметили то же. Сергеич косился на неё голодными глазами. Даже дед Ефим, чего уж скрывать, зашевелился, почесал бороду и украдкой бросал взгляды на подтянутое женское тело в одних трусиках и лифчике.

Лишь один Ворон сидел на нарах в углу, хмуро опустив голову. Он горевал по Лизе, и ему было не до чужих полуголых женщин.

О планах дальнейших мы вслух не говорили — лишь коротко перешёптывались, чтобы зэк не услышал. В любом случае, ночь мы решили провести здесь. Сейчас главное — высушиться, подкрепиться и завтра двинуться дальше.

На печке в закопчённом котелке закипела вода. В нее бухнули две банки жирной тушёнки, высыпали горсть крупы, размешали. Сразу пошёл аппетитный запах мясного бульона, смешанный с ароматом дымка и нагретого чугуна. Народ оживился, на лицах впервые за долгое время появилась улыбка.

Когда похлёбка сварилась, разлили её по мискам. Ели жадно, хлебали шумно, кто-то даже шутил.

— Вот это да… царский ужин! — протянул дед Ефим, утирая бороду.

Мажорчик, прихлёбывая, фыркнул:

— Видели бы меня сейчас мои друзья! Ха! Вот бы удивились! Никогда бы не подумал, что от походной баланды можно такой кайф словить.

Люди смеялись, переговаривались, благодарили судьбу, что остались живы. Ворон хоть и не улыбался, но тоже поел — а это уже было добрым знаком.

Все понимали: завтра костлявая снова пойдёт за нами по пятам, и радости будет немного. Но сегодня… сегодня мы вкушали горячую пищу, радовались теплу печи и этому вечеру. Люди быстро учатся жить одним днём. Иначе свихнёшься.

А проблемы, как говорится, будем решать по мере их поступления.

* * *

Линда сжимала телефон слишком крепко, прочный пластик стонал в крепких пальцах. Казалось, разговор с Инженером причинял ей буквально физическую боль, хотя она тщательно прятала эмоции. Если бы собеседник мог видеть её лицо, то заметил бы, как напрягались скулы, как менялась мимика. Но голос — её голос оставался спокойным и деловым.

Вот только за каждой фразой скрывалось недовольство, копившееся в ней годами. Обида…

— Ты всё сделала, как я сказал? — голос Инженера раздавался из динамика.

— Почти, — ответила Линда. — Я решила сделать игру интересней.

— Интересней? Игру? — переспросил он. — Это не игра. Это испытание. Эксперимент. И нам нельзя отходить от плана. Ты вернула отколовшихся беглецов в группу «Б»?

— Нет. Я, же говорю,